Госпожа Кампф продолжала:
— И если ты думаешь, что я наняла тебе гувернантку лишь для того, чтобы у тебя были такие ужасные манеры, то ты ошибаешься, моя девочка… — Приподнимая прядь, упавшую на лоб дочери, она добавила чуть тише: — Ты все забываешь, что мы теперь богатые, Антуанетта…
Она повернулась к англичанке:
— Мисс, на этой неделе у меня будет для вас много поручений… Пятнадцатого числа я даю бал…
— Бал, — прошептала Антуанетта, широко раскрывая глаза.
— Ну да, — проговорила госпожа Кампф, улыбаясь, — бал…
Она с гордостью взглянула на Антуанетту, затем украдкой покосилась на гувернантку.
— Ей ты, по крайней мере, ничего не рассказывала?
— Нет-нет, мама, — живо ответила Антуанетта.
Она знала об этой постоянной тревоге своей матери. Два года назад они переехали со старой улицы Фавар после гениальной биржевой махинации Альфреда Кампфа, сыгравшего сначала на падении франка, а затем, в 1926 году, — фунта стерлингов, что и принесло им богатство. Каждое утро Антуанетту призывали в спальню к родителям. Мать еще лежала в постели, полируя ногти, а рядом в ванной комнате ее отец, маленький сухой еврей с пламенным взором, брился, мылся и одевался со свойственной ему бешеной скоростью, за что его коллеги по Бирже, немецкие евреи, дали ему прозвище Фейер. Уже много лет он сновал вверх и вниз по высоким ступеням Биржи… Антуанетта знала, что до этого он работал в Парижском банке, а еще раньше служил курьером и стоял у входа в банк в синей ливрее… Он женился на своей любовнице мадемуазель Розине, секретарше начальника, незадолго до рождения Антуанетты. На протяжении одиннадцати лет они ютились в темной квартирке, в здании, расположенном за «Опера Комик». Антуанетта помнила, как по вечерам, когда она делала уроки за обеденным столом, служанка с грохотом мыла на кухне посуду, а госпожа Кампф читала романы, облокотившись на стол, над которым висела огромная сферическая лампа. Сквозь ее матовое стекло проблескивало яркое газовое пламя. Время от времени госпожа Кампф внезапно испускала глубокий вздох, да такой громкий, что Антуанетта невольно подскакивала на стуле. Кампф осведомлялся: «Ну, что с тобой опять?», и Розина отвечала: «Как тяжко знать, что существуют люди, которым живется хорошо и счастливо, тогда как я провожу лучшие годы моей жизни в этой грязной дыре за штопкой носков…»
Кампф молча пожимал плечами. Тогда чаще всего Розина поворачивалась к Антуанетте: «Ну, а ты что уши развесила? То, что говорят взрослые, тебя не касается!» — с досадой кричала она. И в заключение добавляла: «Если ты думаешь, доченька, что твой отец сколотит состояние, как он обещает со дня нашей свадьбы, можешь дожидаться до второго пришествия… Ты вырастешь и все будешь ждать, как и твоя бедная мать…» Когда она произносила слово «ждать», на ее жестком, напряженном, угрюмом лице появлялось трогательное выражение, которое невольно заставляло Антуанетту вытягивать губы для поцелуя.
