На его совести также те старые еврейские дамы, которые не смогли вынести превратностей эмиграции и умерли в Шанхае или грязном пригороде Мехико с разбитым сердцем от щемящей тоски по немецкой родине, родному языку и любимому черному хлебу. На его совести гибель Эгона Фриделлиса, который выпрыгнул из окна, когда увидел в дверях своего дома эсэсовца. Он так и не узнал, что офицер СС просто пришел в гости к одному из его соседей.
В первые месяцы после прихода нацистов к власти в январе 1933 года в гамбургской тюрьме Фульсбюттель во время допросов немецких коммунистов пытали. Охранники специально держали их связанными в камере, где стояла виселица.
И кто может возразить американскому президенту Рональду Рейгану, который, посетив в 1985 году во время празднования 45-летия окончания второй мировой войны вместе с федеральным канцлером Гельмутом Колем военное кладбище Битбург в Эйфеле, сказал, что похороненные там молодые солдаты ваффен-СС «такие же жертвы национал-социализма, как и заключенные концентрационных лагерей»?
Кроме объективно статистического аспекта преступления имеют еще и субъективную сторону. Испытывал ли Гитлер чувство вины, понимал ли всю тяжесть своих преступлений? Ответ на этот вопрос, по-видимому, должен быть утвердительным. В любом случае во время беседы с глазу на глаз с министром пропаганды Геббельсом, состоявшейся 16 июня 1941 года незадолго перед нападением на Советский Союз, фюрер уже осознавал, насколько далеко он зашел: «На нашей совести уже столько всего, что мы должны победить любой ценой, иначе весь немецкий народ с нами во главе будет стерт с лица земли вместе со всем, что нам дорого».
Для себя он решил, что идет на преступления ради спасения отечества. Невозможно быть вождем нации, сохранив при этом чистые руки. Уже в «Майн кампф», оправдывая жесткие меры при борьбе с «неизлечимым недугом», Гитлер писал о том, что «непереносимая боль в течение столетия может избавить и избавляет от бедствия целое тысячелетие».
Он видел себя врачом, исцеляющим это столетие, хирургом, который вынужден недрогнувшей рукой сделать опасный надрез. Иногда Гитлер сравнивал решительные политические действия с работой стоматолога. 25 января 1942 года на совещании в ставке он заявил Гиммлеру: «Это нужно сделать как можно скорее. Представьте себе, что я медленно по несколько сантиметров в минуту вытаскиваю больной зуб. Но стоит резко выдернуть его, и боль пройдет. Евреи должны исчезнуть из Европы».
