— Да вы опять? Ну, простите, я, право, не хотел рассердить… Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что вы для меня не прежняя Леночка!
Он так задушевно сказал об этом, а Леночка хоть и улыбнулась, как улыбалась всегда, всем лицом, но вслед за тем сделалась еще серьезней.
«Совсем не та Леночка!» — подумал Николай.
Ее холодная сдержанность очень ему не нравилась, даже несколько обижала его. Он приписал это влиянию Лаврентьева. Николаю хотелось по-прежнему быть на дружеской ноге с Леночкой, с которой, бывало, прежде они были неразлучны. Славная, честная, простая девушка невольно располагала к себе, но все попытки Николая были напрасны. Леночка даже отклонила его предложение читать вместе, как в прежнее время, под предлогом забот по хозяйству.
Николая этот отказ совсем сбил с толку.
«Уж не Отелло ли ее будущий благоверный?» — рассмеялся он.
— Пора, однако, познакомиться и с диким человеком, — решил Николай, встречавший Лаврентьева раза два, когда был еще мальчиком, и однажды утром отправился к Лаврентьеву. Усадьба Лаврентьева была недалеко, всего в пяти верстах от Витина.
Небольшой новый домишко и новые хозяйственные постройки глядели очень основательно и солидно, хотя и не архитектурно; видно было, что строитель на архитектуру не обращал ни малейшего внимания и более всего заботился о прочности. Такое же хорошее впечатление чистоты, порядка и благосостояния производила и небольшая деревня, почти прилегавшая к усадьбе Лаврентьева. Избы все были крепкие, исправные, крытые тесом, улица обсажена молодыми ветлами, в конце деревни стояла школа, около которой разведен был молодой садик. Мужики, которых Николай повстречал, тоже удивили молодого человека своим зажиточным видом, — словом, Лаврентьевка производила самое благоприятное впечатление и, по сравнению с соседними деревнями, являлась каким-то светлым пятном на фоне грязи и разорения.
Николаю сказали, что Григорий Николаевич в саду гряды копает. Он пошел в сад — сад был очень небольшой, фруктовый — и издали заметил приземистую, коренастую фигуру с большой косматой головой, в белой рубахе и широких штанах, засунутых в высокие сапоги. Приблизившись, Николай увидал смуглого брюнета лет под сорок, широкоплечего, с могучей спиной, мускулистого, крепкого, с грубым, загорелым лицом, поросшим черными как смоль с легкой проседью волосами, что придавало физиономии несколько свирепый вид. Силою, здоровьем и выносливостью веяло от этой плохо скроенной, но крепко сшитой фигуры. В ней было что-то мужицкое. По виду и по платью Лаврентьева легко можно было принять за мужика и даже испугаться, завидев издали этого «лохматого медведя», как окрестил его сразу Николай.
