Я выросла в больничном городке – дом стоял напротив центральной районной больницы, на территории которой мы играли. Клумбы, дорожки, лес вокруг. Ну и, конечно, вечные мамины разговоры о чудесах реанимации, когда человека буквально вытаскивали с того света с помощью диковинной аппаратуры. Тогда, тридцать лет назад, кардиореанимация бурно развивалась, мама привозила со стажировок новые и новые методики, и казалось, еще чуть-чуть, и человек будет бессмертным, во всяком случае, продолжительность жизни значительно удлинится. С детства свято веря во врачей и медицину, я до сих пор убеждена: главное – доехать до больницы и начать лечение. Сколько я здесь? Чуть больше месяца. Я выторговала, вылежала, выдержала целый месяц – по часу, по дню, по неделе. Руки на животе. На бок не поворачиваться. Ноги не сгибать. Не сидеть. Не думать. Не читать.
У меня продавленно-растянутая панцирная кровать. Лежу, как в люльке, как в гамаке, и потому, что позвоночник проваливается, матке трудно сокращаться – я это чувствую. Но стоит мне сесть или лечь на жесткое, она резко встает углом, выражая протест. Словно эта жесткость моментально ей передается. Никогда бы не поверила, если бы не почувствовала сама. Сочла бы капризом. Так что домой мне нельзя: там нет панцирных кроватей, да я и не доеду. Объяснять это, разумеется, бесполезно, и я что-то вру про мифический запрет главврача, за нарушение которого сразу выписывают.
– Можно, я завтра подольше посплю и приду к тебе вечером? – говорит Алеша не сразу, и я быстро киваю, только сейчас замечая, что он похудел и осунулся и что свитер давно не стиран, а у рубашки нет верхней пуговицы. Не спрашиваю, что они едят. Понятно, что пельмени с хлебом плюс чай с печеньем. И так всегда, один чего-то добивается, карабкается, бьется изо всех сил, но получается, что платят за это близкие.
…Вечером пришла грустная весть: Громкой Зое сделали кесарево сечение. На двадцать восьмой неделе. Несколько дней безуспешно пытались снизить давление, резко упал гемоглобин, и ее подняли в родильное. Мальчик прожил час с небольшим.
Я смотрю в тусклый потолок. Впору смотреть на него прощальным взглядом: завтра меня переводят в перинатальный центр. Он на другом конце города. Я уверена, мне туда ни за что, ни за что не доехать, но Реутова настояла на своем, пригрозив выпиской:
– Преждевременные роды, а на таком сроке это уже роды, могут произойти и без явных причин, и тогда здесь ребенок погибнет. Вы же грамотный человек, должны понимать.
