Пин смотрит на него искоса и подмигивает.
— Что? Ты тоже знаешь мою сестру?
— Не обращай на него внимания, — говорит Джилья. — Он всем в отряде задурил голову перманентной революцией. Комиссары и те против него. Троцкист — вот что говорят они ему, троцкист.
«Троцкист» — еще одно новое слово.
— А что это значит? — спрашивает Пин.
— Сама толком не знаю, — отвечает Джилья, — но слово это к нему вполне подходит: троцкист!
— Дура! — кипятится Левша. — Я не троцкист! Если ты явилась сюда, чтобы злить меня, то я мигом отправлю тебя назад в город, в лапы к «черной бригаде».
— Мерзкий эгоист! — огрызается Джилья. — Из–за тебя…
— Цыц! — прикрикивает на нее Левша. — Дай послушать. Почему больше не поет станковый?
Действительно, станковый, который все время строчил не умолкая, вдруг замолчал.
Левша озабоченно смотрит на жену.
— Что там произошло? Кончились боеприпасы?
— …Или убили пулеметчика, — с опаской замечает Джилья. Оба прислушиваются, потом переглядываются, и на их лица возвращается злоба.
— Так что же? — спрашивает Левша.
— Я говорила, — срывается на крик Джилья, — что из–за тебя я месяцами места себе не находила от страха, а теперь ты не желаешь, чтобы я здесь скрывалась.
— Сука! — кричит Левша. — Сука! Если я ушел в горы, то только потому… Ну вот! Опять заработал!
Станковый пулемет снова бьет короткими редкими очередями.
— Слава богу, — говорит Джилья.
— …только потому, — вопит Левша, — что я не мог больше жить с тобой дома: противно было глядеть, что ты вытворяешь!
— Ах так? И когда только война кончится? Когда же наконец опять начнут ходить корабли и я буду видеть тебя не чаще двух–трех раз в год?.. Скажи–ка, что это за выстрел?
Левша озабоченно прислушивается.
— Вроде бы миномет…
— Наш или ихний?
— Дай послушать. Стреляют с той стороны. Ихний.
— С этой стороны — и вдоль долины. Это — наши.
— Тебе только бы поспорить. О чем я думал, когда с тобой связался! Ну конечно, наши… Слава богу, Джилья, слава богу.
— А что я тебе говорила! Троцкист — вот ты кто! Право слово, троцкист!
Пин упивается, теперь он в своей стихии. В переулке супружеские ссоры, случалось, тянулись целый день, и он часами слушал их под окном, словно радио, стараясь не пропустить ни одной реплики; время от времени он вмешивался в перебранку, выкрикивая какую–нибудь шуточку, да так громко, что ссорящиеся замолкали, а потом оба свешивались с подоконника и набрасывались на него.
Тут все это гораздо лучше: посреди леса, под аккомпанемент выстрелов и с новыми, смачными словечками.
