Господи, подумала Ирина, стоит освободить мозги от забот, как чувственность просто лезет из всех щелей.
Она положила слегка остывшую фасоль на плоскую тарелку, по краю которой летели едва заметные фиолетовые перышки. Ее любимый фарфор, немецкий, простой на вид, но она-то знает, сколько стоит эта простота. Она купила тарелки в Германии, не устояв перед искушением. Она ездила размещать заказ — немецкие типографии могли сделать такую книгу, какую не могла ни одна московская. Немецкий коллега с интересом посмотрел на Ирину, когда она платила за эти тарелки, — он явно ожидал, что русская женщина должна предпочесть совсем другой сервиз. Например, с мадоннами. Она правильно поняла его взгляд и покачала головой.
— Я не люблю компанию мадонн.
Он засмеялся.
— Я тоже. Я люблю живых женщин.
Она оценила откровенность его шутки — его пристрастия легко читались по облику и манере держаться.
Внезапно Ирина отложила вилку и ее щеки покрылись яркой краской.
Вот это да! Почему ей это не пришло в голову сразу? В тот самый миг, когда голос Андрея раздался в трубке в первый вечер после ее приезда из Лондона?
Сердце зашлось, замерло, потом понеслось вскачь. Она вскочила со стула и зачем-то пошла в комнату. Проверить часы? Кухонная кукушка всегда врала. Она хотела убедиться, что сейчас самый тревожный час ночи? Может быть, потому, что до третьих петухов остается совсем мало и вся нечистая сила собирается вместе, желая успеть развлечься по полной программе? Она чуть не простонала — какая чушь лезет в голову.
Но она лезла. А что, что такое было на тех дисках, которые она привезла? Неужели нельзя продублировать информацию и неужели девушка Оля не могла послать ее другим рейсом? Передать, наконец, по электронной почте? По факсу? Значит ли это, что на тех дисках было нечто, позволяющее кого-то в чем-то уличить? И вовсе не право первой ночи волновало Андрея, а содержание дисков?
Она ткнула пальцем в пульт управления, впуская в комнату чужую жизнь. На экране телевизора показались два нагих тела, сплетенные в экстазе…
Она знала, что было на тех дисках.
В тот же миг в дверь позвонили. Выпрямившись как струна на негнущихся ногах Ирина подошла к двери. Он почувствовал ее близость и тихо сказал:
— Это я.
Дрожь пробежала по телу, ох как бы ей хотелось, чтобы эти слова были сказаны совершенно в другой обстановке, когда она ждала бы его. Ради него самого.
Она сняла цепочку, отодвинула засов стальной двери, которая должна была предохранять ее от всех страхов и тревог жизни, и впустила их сама, своей рукой, в свою жизнь. Вместе с ним.
