— Трахни меня, Элиот, — наконец выговорила Моник. Но он не сомневался, что в этот момент она могла адресоваться к кому угодно. — Трахни, черт тебя подери! Пожалуйста.
Он смотрел, как она ласкает себя, и, злясь на весь мир, чувствовал, что возбуждается. Но изо всех сил старался подавить в себе желание, даже мускулы его напряглись от этой внутренней борьбы.
— Элиот, я хочу тебя, — прошептала она.
Он покачал головой.
— Раньше я тоже хотел тебя, Моник. Но это было раньше.
Отвернувшись от нее, он подошел к окну, открыл жалюзи и стал смотреть в темный ночной сад. Огромная луна висела низко, ее зыбкие серебристые лучи отражались от листвы. Глубоко вдохнув, он ощутил вкус тяжелого от пряных ароматов воздуха. Сзади до него доносились всхлипывания Моник. Затем он услышал, как она встала с кровати и, мягко ступая, удалилась в ванную, как захлопнулась за ней дверь и скрипнула задвижка, которой обычно они никогда не пользовались.
Прошла минута, прежде чем раздался первый пронзительный крик. Крик, от которого задребезжало стекло. Потом другие ужасные крики. И какие-то глухие удары, будто она по чему-то била, возможно, по своему телу. В ее голосе звучали ярость и ужас, и еще что-то, чего он никогда раньше не слышал. Сумасшествие?..
* * *
Когда Бритт вошла в спальню, все здесь было погружено во тьму. Энтони спал. Слышалось только легкое шуршание кондиционера и дыхание спящего человека — тяжелое, с каким-то присвистом. Ее огорчило, что он не проснулся. А ей так хотелось рассказать ему о сегодняшнем вечере.
Она присела рядом с ним на край кровати, случайно его задев. Он поднял голову от подушки и, полуосознанно улыбнувшись ей, сразу же снова заснул. Бедняга, как его изнурила болезнь.
Бритт погладила его по серебряной гриве, испытывая к мужу почти материнские чувства. Тетя Леони как-то сказала ей перед свадьбой, что женитьба для мужчины — это способ обрести в себе маленького мальчика. И тут не имеет никакого значения, что он член Верховного суда и в два раза старше ее. Мужчина есть мужчина, и какая-то часть в нем навсегда остается маленьким мальчиком.
Она, правда, не слишком часто обнаруживала подтверждение того, что и в Энтони этот мальчик все еще жив. Он не искал в ней ничего материнского, хотя, казалось, нашел в ней прилежную сиделку. Впрочем, она не сомневалась, что, если она заболеет, он тоже будет заботливо ухаживать за ней, и маленькая девочка, затаившаяся в самом дальнем уголке ее души, наверняка будет рада этому.
