— Я восхищен. У меня нет слов.
Она улыбнулась.
— Спасибо, что не смеетесь. Я ведь прекрасно понимаю, все это звучит как похвальба пятнадцатилетнего, перехваленного родителями прыщавого вундеркинда. Но вы задали серьезный вопрос, вот я и пыталась серьезно вам на него ответить.
— Я вижу, замужество ввергло вас в весьма подходящее семейство. Харрисон вхож повсюду, вплоть до Овального кабинета [5]. Да и Энтони… Даже не представляю, что он для вас может сделать. Ведь у законников нет более высокой должности, чем та, которую занимает он.
— Ну, а вы наш семейный дипломат, — добавила она. — Мы приберем к рукам все ветви власти, если вы хорошенько все обмозгуете.
— Боюсь, что я слишком мелкая сошка.
— Но вы еще молоды. Тридцать… Сколько?
— Тридцать четыре.
— Так вы только на десять лет перегнали меня? — Бритт рассмеялась.
Элиот не мог не восхищаться ею. Ему нравилось ее стремление оставаться самой собой, говорить от чистого сердца. Ему нравилось в ней все. Она взяла его под руку.
— Итак, я посвятила вас в тайну своих амбиций. А каковы ваши? Вы хотите стать министром иностранных дел? Послом? Кем?
— В настоящее время я пытаюсь сообразить, как подостойнее завершить свою деятельность на нынешнем поприще.
— Это дипломатическая отговорка. Лучше скажите мне честно, как и я вам сказала, чего вы хотели бы в этой жизни добиться.
— Знаете, а ведь Моник никогда не спрашивала о том, какие замыслы таятся у меня в душе.
— Ну, я же не Моник.
Он усмехнулся. Нет, она определенно ему нравится.
— Хорошо, я скажу вам. Для начала неплохо бы стать министром иностранных дел. Вот я и выговорил это вслух.
Она улыбнулась.
— Это прекрасно! Но сказано как-то не очень уверенно, ведь так?
— Да, пожалуй…
— Как вы полагаете, когда это произойдет?
— То есть когда стану министром иностранных дел? Не думаю, что это будет следующим постом, на который меня назначат. Сначала, вероятно, придется перебраться в Белый дом, на какую-нибудь политическую работу. Это первый шаг.
— Не значит ли сказанное вами, что вы демократ?
— Тсс… Не так громко. На дипломатической службе не рекомендуется иметь политические пристрастия. — Он подмигнул ей. — Всегда найдется дерьмо, которое тебя заложит. Простите, как говорится, мой французский.
— Ничего, Элиот, я и сама иногда люблю пустить крепкое словцо. Правда, не в присутствии Энтони.
Элиот собрался было ответить, но решил промолчать. Не стоило комментировать, все и так понятно. Он сам, будучи подростком, следил при отчиме за своим языком. Энтони нетерпимо относился к грубым словам. Но, выходит, она не может свободно себя чувствовать рядом с мужем и пользоваться языком по собственному усмотрению. Хотя, может, это и неплохо, Бог его знает. У них с Моник в этом смысле слишком свободно.
