- Ну, погорячился чувак...
- Он еще несколько раз так погорячился. Помнишь: не мир я вам принес, но меч, встанет брат на брата и сын на отца... Разве это слова Мессии? А что произошло дальше? Через сто, двести, тысячу двести лет? Скажи мне: что сбылось из евангельских пророчеств? Наступил вечный мир? Мы увидели город золотой и гребенщиковских животных? Ни хрена: кровь, кровь и раздоры, сплошная грызня. Вот и подумай теперь, что означает: "Я есть Сын пославшего Меня"...
- Гностики вы поганые, - отвечаю я. - Знаешь, сколько людей способно засадить в тебя пулю за такие слова?
- Знаю, знаю! - вдруг кричит Арон. - Потому что он и был сыном пославшего его! Кого?! А народ глазел на эту засохшую смоковницу и думал: ай, как хорошо, ай, как правильно, поделом ей, суке. Потом глазели на костры инквизиции и тоже айкали. Народ всегда доволен, когда кого-то жгут или расстреливают, это, знаешь, в крови...
- Что, раньше было не так? До первого года нашей эры?
- Да всегда было так... Просто явился Мессия и поставил дело на широкую ногу. Ну, а затем Магомет... Гитлер...
- А эти твои, садоводы?
- Они... - Арон запнулся, - они Врата Милосердия плечом держат... чтобы хоть кто-нибудь мог пролезть. Чтобы было исключение из правила.
Я встал, разминая затекшие ноги.
- Неужели ты во все это веришь? В этих стариков, которые молятся дереву?
- Пойдем отсюда, - невесело ответил он.
В иллюминаторе еще виднелась земля, проклятая земля моих предков, в которую посеяны зубы дракона, украшенная садами и храмами, истоптанная туменами, фалангами, дивизиями и целыми армиями, земля, где гниют миллионы скелетов и ржавеют миллионы гильз, земля, где прямо сейчас кто-то захлебывается последним криком и кто-то делает свой первый шаг, не зная, что его ждет, моя земля, моя круглая голубая планета.
СПАСАТЕЛЬ
"Zum letzten Mal wird nun Appell geblasen,
Zum Kampfe steh'n wir alle schon bereit..."
Horst Wessel Lied
Это было в тысяча девятьсот недавнем году, когда над миром еще сияли лучистые красные звезды, сурово и твердо покоилась на глобусе одна шестая часть суши, скрывая в своем щедром лоне спящие ростки грядущих бедствий, иностранные вещи продавались из-под полы, а иностранные государства вели себя гораздо сдержаннее, чем сейчас. Античное теплое море ласково омывало тогда еще общий блаженный полуостров, и узкую береговую кромку, гальку и песок, устилали своими телами граждане полусонной, но грозной временами Империи, уставшие от долгих зим и получившие, наконец, свои небогатые отпускные. Они торопились отмыть в теплых бархатных волнах заводскую копоть и гарь, въевшуюся в поры пыль секретных и несекретных КБ, чернильные пятна партячеек и просто всяческий вздор, накопившийся за год. Сперва они обгорали до пунцового оттенка государственного стяга, страдальчески мазали спины одеколоном и кефиром, их дети лежали с температурой под сорок и распухшими гландами, переживая акклиматизацию, но затем, примерно через неделю, это все проходило без следа, кожа приобретала благородный бронзовый оттенок, отвисшие груди и животы переставали внушать отвращение и даже как будто подтягивались, а малышня, засев в море с утра, набиралась, как тогда говорили, здоровья - по неофициальной статистике, примерно до ноября месяца.
