Виктор: Были ли рабочие в этой группе?
Сартр: Несколько. Не так много. Я узнал их позже на Конгрессе, который похоронил RDR. По правде говоря, все пошло не так по прошествии года, когда мы увидели, что у нас больше нет денег. Руссет сказал, что мы должны обратиться за ними к американским подразделениям. И он поехал в Америку, из которой вернулся с несколькими пенни и требованием собрать людей разных наций в Париже на своего рода международный конгресс, такой, каким был конгресс коммунистов, инспирированный Движением за мир, проведенный в Париже. На Конгрессе развернулась дискуссия, и, главным образом, разговор зашел о войне. Не с тем, чтобы обсудить, как избежать ее, а для того, чтобы обсудить способы ее выиграть. Американцы прислали известных антикоммунистов, например, Сидни Хука. Люди восхваляли атомную бомбу. Мерло-Понти, Ричард Райт и я, понимая, во что нас втягивают, отказались пойти на этот Конгресс и потребовали чрезвычайного собрания, который был проведен в Париже месяц спустя. Этот Конгресс был очень бурным. Бывшие коммунисты, троцкисты, осудили Руссета за те обязательства, которые он дал в США, и за проведенный митинг в поддержку мира (который на самом деле был воинственным). Там было большинство тех, кто хотел работать с коммунистами, и маленькое проамериканское меньшинство. О нем больше никогда не слышали после конгресса.
В это время я раздумывал, что буду делать в случае конфликта между Америкой и Советами. Я уже говорил, что для меня компартия казалась представляющей пролетариат. Казалось невозможным не быть на стороне пролетариата. Так или иначе, недавняя история RDR преподала мне урок. Микроорганизм, который вознамерился сыграть посредническую роль, был быстро раздавлен между двумя группами: одной проамериканской, другой просоветской. Перед угрозой войны, которая в 1950-52 росла с каждым днем, мне казалось, что есть только один выбор: или США, или СССР. Я выбрал СССР. Это был выбор, обусловленный международными проблемами, но прежде всего мотивированный существованием компартии, которая, как казалось мне и многим другим, выражала стремления и требования пролетариата. Это было время визита Риджвея в Париж, бурной (коммунистической) демонстрации, которую спровоцировал этот визит, и ареста Дуклоса. Антикоммунизм нашего правительства продемонстрировал себя по этому случаю в деле с почтовыми голубями. Я был так возмущен, что написал три статьи в Les temps Modernes
