Конечно, не за седые пейсы и низкие поклоны помогали они Гальперину прибрать к рукам все корчмы вдоль гетманского тракта, почтовые станции, набитые золотой пшеницей лабазы на больших ярмарках.
Конечно, до Ротшильда или Опенгеймера ему было еще далеко. Те уже с давних пор ездили в роскошных экипажах, одевали своих дочерей и жен в брюссельские кружева, носили белые чулки и туфли с золотыми застежками, за большие деньги добыли себе титулы баронов, именовали себя негоциантами… Такой вершины Исаак Гальперин еще не достиг. Но разве в этом счастье? Кто знает, чья стезя вернее, его или Опенгеймера? Кто знает?
…Меж тем сорок постоялых дворов по обе стороны гетманского тракта разносят по степям и селам славу банкирского дома, корчмари и корчмарки знают в лицо и почитают всесильного и смиренного господина Исаака Гальперина. И по гетманскому тракту из Киева в Бердичев, из Бердичева в Броды, из Брод в Радзивиллов мчат мальпосты и возки, отлетают в стороны полосатые шлагбаумы, мелькают сторожевые будки, и почтовые станции возникают, как обманчивые оазисы, посреди осенней степи, готовые доставить отдых и развлечение утомленным путешественникам. С виду Исаак Гальперин кроткий и уравновешенный, и говорит тихим, тоненьким голоском, и панам-шляхтичам, и чиновникам его величества государя императора кланяется низко-низко, и не кричит реб Гальперин даже на своего кучера Нечипора. На людях в глазах старого банкира, словно в озерках степных, всегда плещутся золотые рыбки искренности и доброты, а куцая остренькая бородка часто трясется от смеха, и лишь полные розовые губы порой обиженно кривятся, да высокий лоб пересекают глубокие морщины. Но когда реб Гальперин остается один, он словно делается выше ростом, руки его как будто становятся более цепкими, и нет в озерках глаз золотых рыбок смеха, напротив того, прозрачные льдинки тускнеют и брови свисают над ними порослью терновника. Наглухо заперты двери, закрыты шторами, защищены ставнями окна, на столе — тяжелые конторские книги, пачки просроченных векселей; сухие длинные пальцы с желтыми от табака ногтями снуют по счетам. В такие ночи решается судьба не одного помещика, который тем временем нежится на пуховиках в своем имении, еще не зная, что через день или два увидит перед собой собственные векселя и смиренную, угодливую физиономию Гальперина и будет загнан в тупик, откуда нет иного выхода, иного пути, кроме дорожки через банкирский дом «Гальперин и сын».
