Дальше читать было трудно. Ярость холодной рукой сжимала горло, наполняла сердце полынной горечью. Хотелось закричать, послать этого дьявольского француза на виселицу. Увидеть, как будет качаться на веревке его жалкое тело.
Но нет, он должен дочитать. Это его обязанность.
И он, задыхаясь от ярости, поскрипывая зубами, продолжал читать слова, вложенные в его уста Бальзаком:
«Самодержец. Боюсь насморка и заговоров. Тебе известно, Дибич, как от них пошатнулось здоровье нашего августейшего брата Александра: он умер.
Маршал. Да здравствует император Николай!
Самодержец. Прекрасно сказано. Итак, Дибич, тебе труды, нам слава. Возьми для храбрости сто тысяч рублей. Столько же русских ожидает тебя при дворе. Гляди, чтобы их меньше убивали, а впрочем, в вину тебе это не поставлю, их у меня еще много».
Дальше он все-таки читать не мог. Бросил тетрадь в ящик. С силой закрыл его, так что зазвенели севрские канделябры на столе. Это было уже слишком. Простить хоть слово этому парижскому писаке он не смог, а забыть и подавно. Нет, недаром он вспоминал все это.
Мысли императора устремились в приволье украинских степей и лесов, где искал в эти дни счастья Оноре Бальзак.
В тот же день фельдъегерский возок умчал в полотняном мешке опечатанное пятью сургучными печатями императорское повеление на имя Бибикова. А через несколько дней генерал-губернатор Бибиков уже принимал меры к наиточнейшему исполнению императорского повеления. Не теряя времени, он отправил чиновника особых поручений Киселева в Бердичев, чтобы оттуда установить неослабный надзор за верховненским гостем.
В канцелярии бердичевекого полицмейстера первым посетителем по этому случаю был банкир Исаак Гальперин. В хмурой комнате с окном, засиженным мухами и не мытым невесть сколько времени, Гальперин дал ревностному жандармскому чиновнику ответы на десятки вопросов. Он еще не совсем понимал, в чем значительность приезжего иностранца, но был убежден в том, что им интересуются высокопоставленные лица. Банкир щурил глаза и низко склонял голову перед чиновником Киселевым. Он ничего не скрывал от жандармского офицера. В таких случаях Исаак Гальперин считал откровенность обязательной. Он старательно изложил все, что знал об иностранце.
— Письма? Хорошо, я принесу копии писем. Откуда идут деньги? Через банкирский дом Ротшильдов. Не пересылает ли иностранец денег из Верховни, пускаясь в запутанные банковские операции? Что вы! Сохрани бог! Разве я не верный слуга его величества государя императора?
