Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
Никому не известно, дрожал ли пистолет в руке воспитанника военной школы. При температуре минус пятнадцать, может быть, и дрожал. Внимание секундантов было приковано к другой персоне. Уже выстрелив в Пушкина, Дантес ждал у барьера, прикрыв грудь правой рукой. Пушкин сделал выстрел, опираясь нa землю левой рукой. Увидев, как противник упал в снег, поэт воскликнул «Браво!» – а потом спросил, убил ли он противника.
– Нет, но он ранен в руку и в грудь, – сказал д’Аршиак.
– Если мы оба поправимся, то придется начать снова, – ответил Пушкин.
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!…
По идее Дантес действительно нашу славу щадить не мог. В конце концов, Пушкин вызывал противника на дуэль не для того, чтобы ненавистный соперник даровал ему пощаду».
Оторвавшись от текста, Никита прижался лбом к боковому стеклу подержанной «классики», дрожавшему при каждом порыве сильного ветра. Перед его глазами мелькала самая безотрадная картина – полупустынные улочки Питера, заснеженного больше обычного, редкие голые деревья, печальные мрачные памятники, темные стены домов…
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 1837 год
Был поздний час. За окном падал снег, тихо ложась на сумрачные улицы города, помнящего восстание декабристов на Сенатской площади. На письменном столе, заваленном писчей бумагой, стоял подсвечник с пятью горевшими свечами. Уставший от метаний по кабинету, Пушкин рухнул в широкое дубовое кресло, обитое кожей, откинувшись на спинку. В руках он нервно крутил костяной нож для резки бумаги. Александр Сергеевич тоже помнил зимние события 1825 года, когда его лицейские друзья, приятели и просто знакомые по кутежам выступили против крепостного права и самодержавия. Тогда, задавая себе вопрос: «Если бы я в это время был в Петербурге, я был бы в рядах мятежников?» – он не знал точного ответа, зато теперь, когда вокруг него хороводами ходили сплетни, бытовые неурядицы, непонимание друзей, серьезные финансовые трудности, нелады со здоровьем, напряженность в семье и в свете и, в конце концов, томительное ожидание завтрашней дуэли, Александр Сергеевич явно жалел, что не был сослан «во глубину сибирских руд…».
На диване сидела Натали. Всего минутой раньше у них снова состоялся неприятный, унизительный для нее разговор по поводу ее недавней тайной встречи с Дантесом у Полетики. Наступила небольшая пауза после красноречивых оскорблений мужа, и сейчас они, глядя в разные стороны, оба молчали. На книжных шкафах дрожали тени от их фигур, словно бы боясь прикоснуться друг к другу. Но вот Натали, устремив свой взгляд в затылок мужа, прищурилась и тихо заговорила:
