и уложил в постель. Восторг не ушел, даже когда Элинор обнаружила, что беременна.
Они спешно поженились и решили назвать будущего ребенка в честь родителей Бруно: если родится мальчик — Коррадо, а если девочка — Леонора. Они лежали в кровати и смотрели на потолок. Вода канала рисовала на нем прозрачную сетку. Бруно рассказал ей о своем предке, знаменитом стеклодуве Коррадо Манине, известном как Коррадино. Бруно утверждал, что его предок был лучшим стеклодувом в мире, а потом подарил ей стеклянное сердце, изготовленное мастером лично. Все это казалось невероятно романтичным. Оба были счастливы. Элинор поворачивала стеклянное сердечко, и оно отбрасывало блики на потолок, а Бруно лежал рядом, положив руку на живот жены. Внутри ее, думала Элинор, горит тот самый огонь — вечное пламя венецианской преемственности, венецианской крови. Но чувство растаяло, не выдержав жестокого столкновения с современным миром. Родители Элинор, что неудивительно, к профессии Бруно уважения не питали, в отличие от венецианцев, почитающих своих лодочников. Они равнодушно встретили его отказ покинуть Венецию и переехать в Лондон.
Но для Элинор это оказалось шоком. Ее мечтам внезапно пришел конец. Она вернулась в Лондон с маленькой дочерью и обещанием Бруно писать и навещать их. Первые месяцы малютка Леонора проводила с бабушкой и дедушкой или в яслях при университете. Бруно не написал, Элинор обиделась, хотя и не удивилась. Гордость не позволяла ей самой позвонить мужу. В отместку она сократила имя дочери и назвала ее на английский манер Норой. Она прониклась идеями феминисток и много времени проводила в обществе матерей-одиночек, осуждавших Бруно и мужчин в целом. На Рождество — Норе тогда исполнился год — Элинор получила рождественскую открытку от приятеля-итальянца из университета Ка'Фоскари. Доктор Падовани был средних лет, умен, остр на язык и не склонен к сантиментам. Однако в его рождественских поздравлениях Элинор разглядела нотку сочувствия. Как только каникулы закончились, она позвонила ему и возмущенно спросила, почему он думает, будто одинокая женщина нуждается в жалости. Он мягко ответил, что Бруно умер от сердечного приступа вскоре после ее отъезда. Он думал, ей об этом известно. Бруно умер на работе, и Элинор представила мужа таким, каким впервые его увидела. Правда, сейчас, в ее воображении, он схватился за грудь и упал в воды канала. Огонь погас, а с ним погасла и любовь к Венеции. Элинор продолжала занятия, но сферу интересов сдвинула на юг, к Флоренции. В произведениях Боттичелли и Джотто она чувствовала себя в безопасности, не боялась, что увидит на холсте лицо Бруно.
