Вскрывает письмо. Читает… Глядит на часы. Расписывается, Боец уходит.
Сейчас 13.30… Начштаба спит — он лег в 7 часов утра.
…После этой записи я интересовался обстановкой начинающейся боевой схватки, рассматривал карту, наблюдал и слушал. Было бессмысленно записывать все разговоры по телефону, приказания, донесения — люди входили и выходили. Вскоре после начала боя резко усилился обстрел нашего расположения. Блиндаж наш моментами ходил ходуном, — глухо передавала земля содроганиями блиндажа удары разрывающихся кругом мин и снарядов. Последняя мина попала в сарайчик, пристроенный на поверхности к накатам нашего блиндажа, разбила стоящую там нашу «эмочку». А у нас перебита связь, потух свет. Сейчас горит маленькая лампочка от аккумулятора. Чиним связь. Только что вернулся адъютант комбата с сопровождавшим его бойцом. Увидев здесь Цыбенко (он недавно появился в блиндаже и сейчас спокойно отдыхает на нарах), сказали комбату, что Цыбенко был с ними, ехал с минами под жестоким минометным обстрелом, а потом под таким же огнем таскал ящики. И вот комбат журит Цыбенко, а тот, подсев к столу, степенно отшучивается:
— Вы меня и колом не сшибете — это раз… Они — молодые, а я охотник опытный — это два…
— А ящики таскал?
— Ну, там килограммов по пятнадцать всего!
В действительности — ящики по сорок пять килограммов. И адъютант продолжает жаловаться:
— А там всё искорябано шквалом, весь снег черный, всё ходуном ходит… Только он от осколков не укрывается, товарищ комбат, ну ничуть!
Цыбенко степенно:
— А ящики разве можно оставить?
Ероханов:
— Где? На дороге?
Трепалин:
— На дороге можно!
Цыбенко:
— А привыкнешь оставлять на дороге — и в бою бросишь!
Когда на санях везли мины по дороге, а противник начал крыть из минометов по этой дороге и разрывы вздымались вокруг, Цыбенко встал на санях во весь рост и, накручивая вожжи над лошадью, запел украинские песни. Мины рвались в сотне и меньше метров. Раза три только, в самые жестокие минуты обстрела, Цыбенко останавливал сани, залегали в канаве, и тут он таскал ящики с саней в канаву, чтобы, переждав, снова погрузить их на сани.
Что же получилось под Александровной?
4 ноября. Утро
Ночь провел, как и вчера, на нарах, стиснутый тесно лежащими. Спал крепко. Бой за Александровку продолжался до вечера, ночью не прекращались пулеметная стрельба и ружейная перестрелка… Раз просыпался, выходил: луна яркая, красота леса — изумительная. Утром — солнце, снег блестит. Посмотрел на разбитую вчера «эмочку». В семи шагах от блиндажа нашего — навесик. Мина упала у самой машины, изломала ее всю, смяла колесо, изрешетила крылья, подножку, кузов, сорвала капот, пробила радиатор, картер. Машина из строя вышла.
