Сансон оперся на кресло и вытер струившийся со лба пот.
— Взяв кнут, один из подручных пошел пускать лошадей, четырех превосходных верховых животных, приобретенных мною накануне за 432 ливра. По договоренности я подал сигнал. Кони рванулись в четырех разных направлениях, но веревки, привязанные к телу, оказались слишком прочными и не отпускали их. Члены несчастного тем временем вытягивались, и он испускал дикие крики. Через полчаса мне пришлось приказать изменить направление движения лошадей, привязанных к ногам, чтобы осуществить прием, именуемый в нашем языке «уловкой Скарамуша». В этом случае коней заставляют тянуть параллельно в одном направлении. Наконец бедренные суставы вывернулись из своих чашечек, однако руки не оторвались, а продолжали растягиваться. Через час лошади так устали, что одна из них упала на землю, и помощники с большим трудом заставили ее подняться. Мы с дядей Жильбером посоветовались и решили взбодрить лошадей кнутами и окриками. Они снова принялись тянуть. Зрители в толпе начали падать в обморок; первым потерял сознание кюре из Сен-Поля, читавший молитву по умирающим. Но, увы, были и те, кто находил удовольствие в этом жертвоприношении[17].
Он замолчал, уставившись в пол.
— А разве не было законного способа прекратить страдания осужденного? — спросил Николя.
— Именно это я и решил сделать. Я отправил господина Буайе, исполнявшего в тот день обязанности дежурного хирурга, в ратушу, объявить судьям, что четвертование силами только лошадей невозможно и для осуществления приговора необходимо подрезать толстые сухожилия. Я просил разрешения осуществить эту операцию. Буайе принес согласие судей. Тут возникла проблема найти нужный инструмент. Требовался острый нож, способный резать плоть, такой, как у мясника. Время торопило. Тогда я приказал своему подручному Легри взять топор и нанести удар в местах, где происходит соединение членов. Он вернулся весь в крови. Я снова приказал гнать квадригу. Лошади помчались, волоча за собой обе руки и ногу. Дамьен еще дышал. Волосы его торчали дыбом; за несколько минут из черных они стали совершенно белыми. Обрубок тела дергался, губы пытались что-то произнести, но никто из нас ничего не понял. Когда его бросили в костер, он еще дышал. Я не забыл ни единой подробности того печального дня. С тех пор, господа, я начал изучать анатомию и работу человеческого тела. Мне хочется как можно лучше исполнять свои обязанности — без лишних мучений и ненужной жестокости. И каждый день я молю Бога, чтобы никто из французов не поднял руку на священную особу нашего короля. Я не хочу пережить еще одну такую казнь
