— Отец, вы меня обманули! — наконец воскликнула она. — Николя любит меня, и я люблю Николя.
— Прекратите, Изабелла, оставьте нас! Мне надо поговорить с этим молодым человеком.
Изабелла схватила Николя за руку и сильно сжала ее, вложив в этот жест все, что не смогла ему сказать. Он побледнел и зашатался. Она выбежала из комнаты, обеими руками поддерживая складки своей юбки.
Ранрей, вновь обретший привычное спокойствие, тихо произнес:
— Николя, ты понимаешь, что мне все это очень неприятно?
— Сударь, я ничего не понимаю.
— Я не хочу, чтобы ты продолжал встречаться с Изабеллой. Ты меня понял?
— Да, сударь, понял. Конечно, я всего лишь подкидыш, которого подобрал и воспитал святой человек, но человек этот умер, и я должен исчезнуть.
Тут голос его задрожал:
— Но знайте, сударь, я готов умереть за вас.
Поклонившись, он направился к двери, однако маркиз, положив руки ему на плечи, удержал его:
— Сейчас ты не можешь понять, мой крестник. Но поверь мне, настанет день, и ты все узнаешь. Пока я не могу тебе ничего объяснить.
Неожиданно Ранрей показался Николя усталым и согбенным. Но, не дав волю чувствам, он стряхнул с плеч руки маркиза и вышел.
В четыре часа молодой человек на всем скаку вырвался из Геранда, уверенный, что больше никогда туда не вернется. В Геранде остались еще не погребенный гроб, почтенная домоправительница, рыдавшая посреди опустевшего дома, его детские иллюзии и надежды. Твердо решив забыть об этой поездке, Николя, словно обезумев, мчался, стараясь поскорее покинуть родные места.
Словно во сне, он проносился мимо лесов и рек, городков и селений, останавливаясь только для того, чтобы сменить коня. Он смертельно устал, и в Шартре купил место в почтовой карете.
Он сел в карету в тот день, когда старуха Эмилия, сама того не желая, выследила на Монфоконе двух подозрительных субъектов.
Они хотят, чтобы он догадался,
А ведь он ничего не видел…
Франсиско де Кеведо-и-Вильегас
Воскресенье, 4 февраля 1761 года.
Возвращение в Париж было сравнимо с прыжком в ледяную воду. Николя словно очнулся от затяжного сна.
Глубокой ночью почтовая карета прибыла на центральную станцию на площади Шевалье-о-Ге, прибыла с опозданием, так как дороги во многих местах размыло, а кое-где и затопило полностью. Такого Парижа, который предстал перед ним в тот вечер, он еще не видел. Несмотря на холод и поздний час, в городе царило безудержное веселье. Его моментально окружили, затолкали, задушили в объятиях и вовлекли в лихо отплясывающий хоровод людей в размалеванных масках. Вокруг все галдели, буйствовали, размахивали руками и предавались самым невообразимым безумствам.
