Выхожу на трибуну, сразу после Богданова, начинаю толкать речь. Они все в полном шоке. Начал я с того, что благодарю всех замечательных тружеников Сургута за то, что они несут трудовую вахту. Они мне, разумеется, улыбаются, но особенно интересно им становится, когда оказывается, что начальство начали ругать. В Сургуте это нонсенс. Never ever![33] Я задал вопросы по документам, которые нельзя получить, по „Гунвору“. Бабушки сначала ничего не понимали, а когда поняли, что начальство ругают, стали хлопать. Я сорвал свою долю аплодисментов. Весь президиум парализовало. Для них выступления акционеров – это нонсенс, они продолжают себя чувствовать подразделением советского министерства. Наконец Богданов сказал, что никакой „Гунвор“ не имеет никаких привилегий и что всю информацию по трейдингу они мне предоставят. Сразу обратился в зал к какому-то человеку, что вот, выдайте акционеру в перерыве все, что он хочет. К перерыву первый испуг у них прошел, и, естественно, когда я подошел к этому дядечке, он весело рассмеялся и сказал, что они мне ничего не дадут. Тогда я окончательно понял, чем буду заниматься.
Некоторые вещи вызрели еще во время движения „ДА!“. У нас тогда был проект подавать в суды по каким-то простым вещам. В защиту общественных интересов. Но по нашему законодательству это может делать только прокуратура. Поэтому нужно найти такой способ, где ты фактически можешь подать в суд в защиту всех, но от своего имени. На самом деле это можно делать по миллиону поводов, по ЖКХ и так далее. И, став акционером и увидев весь творящийся беспредел, я подумал, почему бы мне не подать в суд в защиту всех миноритарных акционеров Российской Федерации, пользуясь тем, что были нарушены мои права: меня как акционера обирают.
Если рассуждать рационально: будет ли человек, который, как я, инвестировал 20 000 долларов в акции, подавать в суд на „Газпром“, ВТБ, „Транснефть“ и остальных? Ответ – нет. Потому что все эти суды будут дороже, чем стоимость всех потенциальных дивидендов и даже всех вложений. Меня всегда возмущало, что меня обкрадывают. Но только ради того, чтобы вернуть эти деньги, я бы не стал судиться. Я не скрываю, что большая часть моей мотивации, в условиях, когда все боятся, – это судиться за весь народ. Вопрос, каким образом из России экспортируется нефть, – это не вопрос акционеров „Роснефти“ или „Сургутнефтегаза“. Это вопрос, как вообще устроена власть в России. Вопрос справедливости. Вопрос распределения национального богатства. И пафос моего подхода, когда я начал, он был ровно такой. Именно поэтому в конце 2007-го я начал писать запросы во все эти компании, и поскольку не воспринимал свою деятельность лишь как частную, то начал освещать ее в ЖЖ…»
