Он тотчас принялся читать заклинание, и невесть откуда появились два черных дива…
…внезапно невесть откуда взялись ангелоподобные юноши и подхватили меня под руки…
(Хорасанская сказка)
Через год после первой встречи орлов мне представилась возможность посетить один из наиболее обещающих и манящих районов Западного Копетдага, к которому я особенно стремился, ― долину реки Чандыр, примыкающую непосредственно к границе с Ираном. Мы отправились туда вместе с Сережкой Переваловым и Сашкой Филипповым ― сотрудниками недавно созданного на Сумбаре Сюнт–Хасардагского заповедника, с которыми общались к тому времени уже не один год.
Перевалов ― зоолог, свободный художник и таксидермист; худощавый, высокий и с соответствующей своему характеру беззаботной артистической внешностью. Филиппов (которого все зовут «Кот») ― орнитолог и мотогонщик (порядком попугавший меня в свое время, возя на мотоцикле) с обликом свирепого бородатого пирата. Давным–давно в аварии он потерял мизинец на ноге. Поэтому, когда на остановке в маршруте мы отдыхали, разувшись и задрав ноги, Сашка, зажав в огромном загорелом кулаке охотничий тесак, скрежеща оскаленными зубами и обещая нам худшее, расхаживал вокруг нас, оставляя на мягкой дорожной пыли четырехпалые следы, на что мы, в ужасе закатывая глаза, шептали пересохшими губами: «Беспалый!..»
Перевалова я впервые встретил очень давно, на биостанции МГУ, когда сам был школьником, а он ― студентом. Зоология ведь привлекательна еще и тем, что вновь и вновь сводит вас при самых разных обстоятельствах с уже знакомыми людьми («слой тонок»).
Через одиннадцать лет, поздно вечером, я сидел в Кара- Кале на переговорном пункте при почте, кутаясь в штормовку в вечерней прохладе никогда не отапливаемого азиатского помещения и ожидая, когда телефонистка соединит меня наконец с Москвой.
Я рассматривал затертые плечами ожидающих стены с многочисленными нацарапанными на них инициалами и гнездо деревенской ласточки, прилепленное под самым потолком. Птенцы в нем были уже большие, иногда они шевелились и попискивали в своем беспокойном птичьем сне.
Взрослая ласточка (мамаша), сонно сидящая на гнезде рядом с ними, время от времени оживлялась, спархивала к засиженной мухами лампочке без плафона и склевывала со стенки какое‑нибудь насекомое из множества роящейся на свет мошкары.
