Вылупляется из козы в прозрачном пузыре эдакая штуковина, ни на что не похожая, мокрая, лохматая, на ногах не держится и орет благим матом. Как рождается это нечто, трюхающий где‑то сбоку алабай подходит и привычно ложится рядом с ним и со счастливой мамашей, которая неотступно тут же. Козленок орет первые тридцать секунд своей жизни, еще родиться толком не успел, а алабай лежит рядом, передергивает ушами от этих воплей и вздыхает устало, словно говоря: «Ну надоел ты уже, сил нет…»
Собирают таких новорожденных в мешок и навешивают на безучастно бредущего за отарой ишака. Плетется этот ишак, думая о своем, а весь воздух вокруг него в радиусе пятидесяти метров наполнен по–детски безоговорочно–свирепым блеянием, беканьем, меканьем и совсем уже истошными от голодного отчаяния, какими‑то лающими воплями. Ничего не видно, не понятно, а подходит ишак, и оказывается, что у него с двух сторон через спину на перевязи мешки, из которых торчат эти первородно–голодные носы, испускающие такие децибелы, что о–го–го.
А через несколько часов, обсохнув, это родившееся нечто превращается в очаровательного пушистого козленочка, как известно (по мультикам), резво играющего с птичками и бабочками на солнечной лужайке, а еще через полгода (если не отправят сразу в плов или в шурпу) этот козленочек превращается в самое страшное для земной природы существо, способное жрать не только любую самую горькую траву, но и колючие кусты, нижние ветки и кору с деревьев (где они есть), а где ничего нет ― выгрызать корни из‑под соленой земли, оставляя за собой поверхность, подобную Марсу…»
…пришлось работать не покладая рук. Гром и стон стояли в воздухе от голосов и шума крыльев миллионов птиц, собравшихся сюда на зимовье. Тучи лебедей, гусей, пеликанов и уток, затмевая солнце, носились в различных направлениях, наполняя мою душу диким восторгом и необузданной радостью.
(Н. Л. Зарудный, 1916)
― Я выпил снадобье, которое помогло мне обрести способность понимать язык птиц и животных, но я должен скрывать это от женщин. Если же какая‑нибудь женщина узнает мой секрет, то я тотчас умру…
(Хорасанская сказка)
«26 ноября. Дорогая Клава!
…Потратил два дня, выясняя ошибку глазомерного подсчета мелких птиц в стаях. Оценивал на глаз численность, а потом сразу фотографировал стаю, чтобы подсчитать количество птиц на слайде, спроецированном на стенку. Результаты очень хорошие: при размере стаи около ста штук ошибка ― порядка десяти процентов (у Бохмера на грачах ― существенно больше).
