Я познакомился с ним, когда ему было пятнадцать, а мне двадцать два. Я тогда впервые приехал в Кара–Калу с двумя неподъемными рюкзаками, которые произвели на водителя автобуса такое впечатление, что он даже специально подвез меня за остановку поближе к нужному месту.
Я выгрузился, браво дошел, как тягловый верблюд, до дома Муравских, где Наташа, увидев меня с моей ношей, сказала: «Ого! А где же Стас? Тебя что, никто на остановке не встретил?» А уже потом появилось и само чадо, отправленное родителями встречать меня с автобуса, ― остроносый, похожий на Буратино Стас прискакал вприпрыжку, ухмыляясь до ушей: «А Вы уже здесь?! А я на остановке ждал–ждал…» И потом добавил, увидев мои рюкзаки: «Ха–ха!» Подозреваю, что это его «ха–ха» и оказало решающее влияние на наши отношения…
Стас смугл и черноволос: татарские гены подавляют в его внешности намешанную даже в большей пропорции русскую и польскую кровь. Туркмены до конца никогда не признавали в нем своего, но вполне правомерно считали, что он гораздо ближе к усредненному местному облику и больше похож на человека, чем какой‑нибудь рыжий и белокожий, мгновенно обгорающий на солнце…
Уже много позже, во время нашего с ним совместного путешествия по Аппалачам, американцы неоднократно изумлялись тому, что среди российских экологов каким‑то образом оказался индеец… Вот уж когда мы отвели душу в разглагольствованиях об угнетенном американском пролетарии, нашедшем пристанище в «семье единой всех трудовых народов»… С узорной ленточкой на длинных черных волосах, с кулонами, в браслетах и прочих «фенечках» (он ― талантливый и самобытный художник, скульптор и вообще мастер), Стасик при этом выразительно сидел, глядя стеклянным взглядом в одну точку, покачиваясь и ничего не говоря…
И юноша начал свой рассказ: «История моей жизни грустная и тягостная, а рассказ о ней длинен и утомителен…»
(Хорасанская сказка)
«20 января. Здравствуй, Лиза!
…Похоже, что Стас ― Наташин и Игорев сынуля, становится мне все более постоянным полевым спутником.
Стасику пятнадцать лет. Он ― тощий остроносый подросток, но в столь юном возрасте, к моему удивлению, уже закончил школу, что произошло случайно, как это бывает лишь в провинции, где все друг друга знают и которая не отягощена бюрократией и излишними формализмами. Будучи пяти лет от роду и оказавшись у школы первого сентября, ― провожал кого‑то из старших друзей на учебу, ― он устроил такой рев, что сердобольный учитель участливо спросил:
