Сартин встал и, продолжая теребить надетый на манекен парик, отчего тот чуть не свалился на пол, обогнул стол. Оставив парик в покое, он направился к Николя, взял его за плечи, развернул и стал медленно подталкивать к двери.
— Если вы мне доверяете, послушайтесь моего совета и на время удалитесь от дел, сделайте перерыв. Почему бы вам не поехать в Версаль засвидетельствовать свое почтение королевским дочерям? Еще вчера Мадам Аделаида справлялась у меня о вашем здоровье. А не хотите к королевским дочерям, поезжайте к графине дю Барри и примите участие в королевской охоте. Короче говоря, будьте благоразумны и станьте на время придворным. Сами знаете, Версаль — это такое место, где нужно постоянно напоминать о себе, иначе вас забудут!
Николя вместе с Бурдо направились к лестнице, как вдруг услышали позади голос Сартина. Подозвав к себе инспектора, начальник полиции обменялся с ним несколькими словами, так тихо, что Николя ничего не услышал, и вернулся к себе в кабинет. Бурдо нагнал Николя, они вместе вышли из особняка и сели в фиакр; за все это время Бурдо не проронил ни слова. Они молча ехали по улицам, тонущим в густом тумане, где время от времени возникали расплывчатые силуэты прохожих. Николя молчал, ему было все равно, куда ехать. Неуемное воображение вновь обрело над ним власть, посылая ему безумные видения, и он никак не мог понять, откуда они взялись, и что они сулят. Его мозг лихорадочно работал, видения возвращались снова и снова, словно шли на штурм крепости его сознания, а в перерывах между атаками в ушах его звучали слова Ноблекура и эхом вторили рассуждения Сартина. А еще где-то в вышине, над круговертью кошмаров, издавал похоронный звон колокол, словно предрекая невидимые опасности, которые, как он внезапно ощутил, окружили его со всех сторон. Причины смерти Жюли еще оставались загадкой, а его уже засыпали советами и призывали к осторожности. И, несмотря на дружбу и доверие, которые ему все усиленно выказывали, он чувствовал, что с ним обращаются как с предполагаемым виновным. Но виновным в чем? Его вина не поддавалась определению, и именно эта неопределенность беспокоила его. Ему казалось, что он скользит по гладкому склону, где совершенно не за что зацепиться, и он точно знал, что если он не найдет ни одной зацепки, он рухнет в бездну. Взглянув на о недвижного Бурдо, он заключил, что тот спит с открытыми глазами. Он хотел разбудить его и поговорить, но из уст его не вылетело ни звука; собственно, а что бы он ему сказал? Одиночество, сопровождавшее его с раннего детства, неожиданно напомнило о себе самым жестоким образом.
