— Держите его крепче, Бурдо, он так дергается, что того и гляди упадет.
— Господи, да что же это за несчастье такое!
Одной рукой Семакгюс измерил Николя пульс, а другой пощупал ему лоб.
— Ему уже легче. Лихорадка спала, пульс восстановлен. Травы Авы, поистине, бесценны, особенно когда приступ застает тебя внезапно. Я каждый день радуюсь, что, покидая остров Сен-Луи, сделал большой запас.
— Он спит уже двенадцать часов, — проговорил Бурдо. — Время почти час дня.
Бросив взгляд на большие латунные часы, инспектор спросил:
— Вы полагаете, у него хватит сил выслушать неприятную новость?
— Без сомнения. К сожалению, сейчас ему никак нельзя болеть, тем более, вы утверждаете, что его пора будить.
— Сами понимаете, Семакгюс, Сартин, приказавший привезти его как можно скорее, ждет в полицейском управлении. Однако я не уверен, что нам следует предоставить Сартину возможность сообщить ему правду.
— Вы правы, это слишком рискованно, лучше мы сами ему все расскажем. А еще лучше давайте попросим Ноблекура; его мудрость и доброжелательность позволят ему поговорить с нашим другом должным образом.
— К вашим услугам, — раздался за их спинами запыхавшийся голос магистрата, с трудом преодолевшего узкую лестницу, ведущую в апартаменты Николя. — Оставьте нас наедине, но сначала окажите мне любезность, и придвиньте кресло к постели.
— Он открыл глаза, — произнес Бурдо. — Мы вас оставляем.
Николя открыл глаза: знакомые очертания мебели вернули его к действительности. Увидев торжественное и серьезное лицо бывшего прокурора, он встревожился. Он помнил, что именно так смотрел на него каноник Ле Флок, когда, много лет назад, явился к нему сообщить о его отъезде из Геранда. Такая же тревога, такое же нежное внимание читались в чертах склонившегося над ним знакомого лица.
— Добрый день, Николя.
— Уже день? Я так долго спал?
— Гораздо дольше, чем вы думаете. Сегодня пятница, почти два часа пополудни. Вчера вечером вы упали без сознания возле дверей моей библиотеки. Ваша одежда была облита токаем, и наши друзья сказали, что вам бы следовало найти этому прекрасному вину более удачное применение.
— Это был подарок, который я хотел вручить вам в знак искупления своего дезертирства с праздника. Я понимаю, каким я был неблагодарным по отношению к вам.
— Что вы такое говорите? Мы с вами давно понимаем друг друга с полуслова. Здесь вы у себя. На улице Монмартр дует ветер свободы. Помнится, когда вы только перебрались ко мне в дом, я сказал вам, что в этой маленькой Телемской обители
