— Жене спасибо, — сказал Федор, — если б не она… По гроб ей обязан, так и передай.
— Вот сейчас и передам, — улыбнулся Ким и попросил остановить на углу.
— У нее, братцы, сегодня день рождения.
— Стоп! — Федор взял Кима за плечо. — Вместе пойдем.
— Погоди, неудобно как-то, — пытался удержать его
Жора, — нас ведь не приглашали.
— А мы входить не будем. Подождите меня здесь.
Федор внезапно исчез и так же неожиданно появился через несколько минут, неся в руках огромную квадратную коробку с тортом. Он взял у Жоры карандаш, размашисто написал что-то поверху из угла в угол.
— Веди, — приказал он Киму. Тот повиновался, косясь на коробку. Они прошли во двор, обогнули старинную балюстраду, идущую мимо многих окон и дверей, и постучали в окно. Дверь открыла Женина мама.
— Здесь живет Евгения Буртасова? — торжественным басом спросил Федор.
— Здесь.
— Передайте, пожалуйста! — Он вручил коробку и пошел вместе с Жорой; обратно.
— Постойте, куда же вы? — кричала им вслед Женина мама.
— Мы проездом, торочимся на самолет, — крикнул Федор уже с лестницы, — выполняем поручение заводского коллектива. Передайте наши поздравления!
Запись в тетради
Хатаев защитил диссертацию. Это было великолепно.
Он стоял на возвышении в своем черном костюме и ослепительно улыбался.
Это было как в театре. Разве что не кричали "бис".
Впрочем, по-своему кричали. Профессор Никонов заявил, что наконец-то в стенах нашего академического учреждения появилась работа, сочетающая науку с повседневной практикой, управляющий энергосети Лебедев сказал, что по схемам, предложенным молодым ученым, уже создается вспомогательная система защиты, и долго тряс молодому ученому руку. Правда, Лаврецкий в своем выступлении заметил, что не надо переоценивать профилактическую систему, она имеет вспомогательное значение, сфера ее применения еще не определена до конца, и проблемы в целом она не решает, но тут же добавил, что Федор Михайлович сделал, конечно, очень доброе дело, и вообще он, можно сказать, надежда нашей лаборатории, ее, так сказать, организационно-практическое будущее.
А он стоял и улыбался, поворачивая влево и вправо свою обаятельную, отлично посаженную голову на мощной бронзовой шее, открытой для всеобщего обозрения. Галстуков он не носит принципиально. Презирает. И даже в тот день он был без галстука, с распахнутым белоснежным воротом, подчеркивающим мужественный загар его кожи.
Странное дело, если бы кто-то другой, здесь, в этом зале, вел себя так, это было бы нелепо. Дико. Они бы завалили его просто из чувства брезгливости. А тут — ничего. Больше того, он покорил их всех, я, уверена.
