Торной дороги туда не было. Среди валунов, в беспорядке разбросанных между кедрами, вилась лишь узкая тропа, будто поясок на пёстром ковре. И всюду цветы, цветы, а над ними — стаи ярких порхающих бабочек.
— Поехали, — сказал Антон Иванович шофёру. А мне протянул руку: — Поспорить мы ещё успеем, а сейчас поздравляю вас! Мы, кажется, наконец приехали…
— Вы медвежат не покупали?
Антон Иванович спросил так просто и так неожиданно, словно их продавали на Телецком озере под каждым кедром.
— Только этим и занимаюсь! Сейчас и бегу за ними: дешёвые, на выбор, вон на той полянке! — махнул я рукой.
— Тю! Так я же серьёзно! Хочу живой уголок пополнить. Вам смешно, а у меня эта мысль из головы не выходит. Иду, знаете ли, по тайге и размышляю: залезу потихонечку в малинник, а там — медвежонок. Подкрадусь, схвачу его и унесу. Ловко и просто, как в сказке! Только это, пожалуй, страшно?
— Пожалуй. Уж больно строгая мама ходит по пятам за медвежонком. Вряд ли ей захочется, чтобы её малыш поехал с вами в институт.
— Конечно, конечно! — засмеялся Антон Иванович. — Лучше уж купить, а?
— Это, наверно, обойдётся дешевле.
— Будет случай — узнайте, как это сделать… Медвежонка я увидел на туристской базе. Это был мохнатый маленький Тузик — и неуклюжий и шустрый, с белым ошейником и чёрными бусинками глаз.
Близко от главного здания базы, над озером, стояли две синие сестрички — две высокие, стройные пихты с острыми верхушками и седыми стволами. Выросли они из одного корня, потом разошлись от земли развилкой, но тесно сплели ветви. Этих сестричек огородили высоким забором. Там, в закутке, и жил Тузик.
Еду подавали ему в корытце, свежую воду наливали в большую чугунную миску. После еды он забирался на деревья, обнимая одну пихту цепкими лапами, упираясь в другую округлым, мохнатым задом. На большом толстом суку у него была «постель». Там он и спал, когда хотел, крепко держась за ветки.
Просыпался Тузик по звонку, вместе с туристами; спускался на нижние ветви и глядел в сторону кухни: не несёт ли еду тётя Даша.
Скоро она показывалась с ведром в руках и ласково приговаривала:
— Тузик! Тузик!
Медвежонок вздрагивал, скулил и облизывался. Обняв ствол, он ловко съезжал на землю; бегал по закутку, тыкался носом в колени тёти Даши, лизал ей руки и, засунув нос в корытце с кашей или с супом, чавкал, как поросёнок.
Жил бы он неплохо, но донимали его мальчишки: они не бывали на базе подолгу, но отдыхали здесь день, другой на перепутье. Увидав Тузика, мальчишки залезали на пихту, стаскивали его на землю и начинали возню. На полянке поднимался страшный гвалт, шум, крики, вопли, и дело кончалось тем, что кто-то зализывал раны. Чаще — медвежонок: он вырывался из горячих объятий, не разбирая пути, мчался к закутку и с быстротой белки прятался в ветвях своей пихты. Но и мальчишкам доставалось: Тузик давал им хороших тумаков когтистой лапой то в грудь, то по уху или хватал за палец.
