— Брось-ка, — сказала сестра, — надоело слушать, изо дня в день ты пытаешься меня сосватать. Да какая женщина захочет коротать век в тени великого человека? По утрам он с тобой прощается, но как? На палубе возьмет тебя двумя пальцами за подбородок или небрежно погладит по щеке. Да и не щеку погладит, а поручни, что ли, штурвал там, швартов какой-нибудь. Меня вполне устраивают лодочки, в которых можно кататься по озерам, весельные лодочки, и чтобы берег не терять из виду, и чтобы ветер не вырывал из рук зонтик, едва раскроешь, и чтобы не приходилось орать во все горло и можно было расслышать свои собственные слова, и еще чтобы можно было смотреть в глаза тому, кто сидит на веслах, в глаза и на губы. Весло красиво и надежно, это большая деревянная лопата, такими лопатами пекари достают из печи булки… Кстати, пора за стол.
— Но какую славу стяжает пекарь?! — кричу я. — Какую честь?!
Мне до смерти надоели голоса родных, пробегающие вечно одну и ту же гамму, вверх — вниз, вверх — вниз, надоело жалкое благоразумие сестры, которая, между прочим, хорошеет, когда сердится, и никогда не ставит другим палки в колеса, а только ворочается во снес боку на бок и ждет что я полону на ее ночной столик письмо и тихонько выйду из комнаты.
Сколько у меня рисунков моей сестры, спящей, сделанных еще до того, как в воображении мне предстал образ Генерал-капитана! Когда же появились первые наброски его лица и фигуры, рисовать сестру стало неинтересно. Она не обиделась — отнесла все на счет моего возраста, а между тем каждая новая картина приближала меня к созданию большого портрета Генерал — капитана, прекрасного, как солнце, горделивого, как петух, и обряженного, как наш епископ.
Только в день вручения королевского штандарта я понял, как жестоко заблуждался, — ведь Генерал — капитан никого не любил, и меня не любил, за то что я не умею плавать.
Месяц май
Вскоре после Нью-Йорка Географ потерял интерес к нашей игре. Он сидел в своей каюте за опущенными оконными занавесками, поедал шоколадки, читал переписку Черчилля или маленькими ножничками выстригал из календаря минувший день. Хапполати, готовясь посетить достопримечательность Южных морей — невольничьи рынки, составлял длинные списки вещей, которые надо купить, а его жена перелистывала прошлогодние газеты и журналы, пылившиеся в кают-компании. Жестянщик потреблял не облагаемые пошлиной напитки и сигареты без фильтра или решал кроссворды, сидя у раскрытого окна.
