Я знаю, Капитан ждет не дождется того дня, когда наконец избавится от Географа, но на мостике они стояли рядышком, то и дело отвешивая друг другу поклоны, а потом я услышала, как Капитан, думая, что никогда больше не повстречается с Географом, тихо сказал, что тоже скоро покинет корабль, ибо морская болезнь бывает двух видов — одна в животе, и она-то как раз не опасна, а другая в голове, тут Капитан показал рукой на Старшего помощника, который сидел за лоцманским столом и в очередной раз не мог разобраться в своих скоросшивателях и документах.
Капитану все это осточертело — грузы, соль, ожидание на переходах между портами, лица матросов, то, что у матросов в карманах, и все это бессмысленное рабство при хозяине, которого он в глаза не видел. Он решил податься в лоцманы, будет как сыр в масле кататься, кум королю и гость на мостике и в рубке, будет жевать маленькие сандвичи и давать навигационные советы, а капитанам придется их повторять от «а» до «я».
Он сможет наконец шутливо перекинуться парой слов с Оплатившими пассажирами, сможет, взяв двумя пальцами за подбородок, приподнять лицо какой — нибудь дамы и заглянуть ей в глаза, а потом, вернувшись домой, будет снова садиться за обеденный стол.
Ноль часов ноль минут по местному времени
Той ночью я впервые увидела внутренность казначейской каюты. Кроме двух чемоданов и одной сумки, там ничего не было. Между каской и спасательным жилетом на крючке у двери висела шляпа. Географ сидел на стуле, я на диване под приоткрытым окном, на столе между двумя стаканами с водой лежал большой сверток.
За окном стемнело. У Географа было очень бледное лицо и аккуратно зашнурованные башмаки. В первый раз за много недель он молчал как рыба и уже не пытался растолковать мне, почему дома, у нас на родине, сейчас еще светло, почему там сегодня самый длинный день в году. Этой ночью мы не сомкнули глаз, а сестра Географа сидела в саду и играла в бридж с приятельницами. А господин Хапполати уже давно плыл на север на другом грузовом судне, решив поохотиться на крупного зверя или запечатлеть жену при свете не заходящего за горизонт солнца.
С нижней палубы доносился голос Нобеля, певшего под гитару свои непонятные песни. Во втором этаже время от времени открывалось окно и Садовод орал, требуя тишины. Пение на минуту умолкало, затем возобновлялось.
Географ вдруг покраснел, тяжко задышал и, перегнувшись через стол, подтолкнул пакет ко мне.
— Это вам, — сказал он. — Но не открывайте, пока я не сойду на берег.
