По некоторым причинам – вполне, впрочем, понятным – Марина не хотела жить в доме Виолы и Беса, вообще не хотела, чтобы кто-то знал, что она снова в России, а там, у Беса, работала еще и ее бывшая домработница Даша – к чему лишние свидетели? Так что квартира Гены была самым идеальным вариантом – как и его предложение помочь.
Всю ночь Марина не могла уснуть, ворочалась в постели, изнуряя себя мыслями о предстоящей поездке. Ей очень хотелось оказаться в родных местах, там, где остались могилы любимых людей, где прошла ее порой такая страшная молодость. Но, с другой стороны, Коваль боялась, что может не справиться с воспоминаниями. Чем старше она становилась, тем чаще ее мучили приступы ностальгии и душевной боли. Это гнетущее чувство заставляло ее чаще прикладываться к бутылке, вызывая агрессию у Хохла, оно являлось причиной их постоянных ссор и недельных молчаний. Женька тоже не молодел, и характер у него портился, а может, он просто устал терпеть ее капризы и тяжелый нрав. Эта мысль не раз посещала Марину, но она отодвигала ее подальше, как ненужный хлам, чтобы разобраться потом, на досуге, когда закончатся более важные дела. И только недавно Коваль вдруг осознала, что рискует остаться одна. С того момента, как она обрела после операции способность нормально разговаривать, Марина ежедневно набирала номер Женьки, но получала только механический ответ об отключенном телефоне абонента. Беспокойство, закравшееся в душу, удивило ее – прежде подобное чувство она испытывала достаточно редко, а теперь к нему неожиданно примешалась еще и невесть откуда взявшаяся ревность. Когда Коваль призналась в этом самой себе, удивление возросло стократно – уж что-что, а ревность была ей незнакома в принципе. Она не ревновала даже горячо любимого Малышева, так что говорить о Хохле. И вдруг…
– Однако… – пробормотала Марина, садясь в постели и подтягивая здоровое колено, чтобы обхватить его руками и опереться подбородком. – Оказывается, привыкаешь и привязываешься, даже не любя. Я столько раз врала ему, говоря о любви – врала, произнося то, во что сама не верила, и вот наказание. Сижу теперь и мучаюсь – где он, а главное – с кем. Интересно – а если он на самом деле у кого-то? Что я почувствую, если узнаю? Ведь я его с горничной заставала – и не ревновала, просто было противно, брезгливо – и все. А сейчас… вдруг он действительно у женщины? Обнимает ее, целует, на руках носит? Ух ты, вот она какая, ревность-то!
