— Это совсем другое, — вставила Либби.
— Почему же?
— У нас не принято надувать, когда играешь в карты, — ответила она.
— Вы называете это надувательством, потому что я делаю это лучше других.
— Я видела, как вы это делаете.
— Неужели? Тогда у вас глаза острее, чем у других. Поклянитесь, что я вытащил карту из рукава!
— Сначала у вас была дама и семерка, а потом вдруг две дамы.
Лицо Фостера засияло.
— Вам надо запомнить одну вещь, если вы собираетесь путешествовать на Запад, то считается неприличным подглядывать в чужие карты. Здесь убивают и за более мелкие проступки.
Либби удивленно посмотрела на него.
— Вы даже не чувствуете за собой вины.
Гейб вздохнул.
— Вы слишком плохо знаете людей. Этот юнец, движимый жадностью, готов пойти на все что угодно. Он же и так много выиграл. Я ему дал выиграть, но он был убежден, что разденет меня догола, что он умнее, чем я. Я должен был ему доказать, что я не глупее его. Они не знают меры. Так и я делаю деньги, играя на человеческой жадности. Это плохо? Скоро вы поймете, что здесь не Бостон. В этом мире слишком мало чести. Только некоторым можно доверять. И нет гарантий, что завтра ты не получишь пулю в спину.
— На вашем месте я была бы хоть искоркой чести в этом черном мире, — сказала Либби. — Если бы я боялась смерти, я бы приготовилась встретиться с ней лицом к лицу.
— Я не боюсь смерти и готов ее встретить, как и многие другие люди, которых я знаю.
— Я не думаю, что картежникам есть на небесах прощение.
— Если и есть, то уверен, что там мрачно и холодно, а я люблю тепло.
— Вы неисправимы.
— Ну как, миссис Гренвил, теперь я вам больше не нравлюсь?
— К сожалению, у вас нет шанса, мистер Фостер. После этого путешествия мы никогда не увидим друг друга, — ответила она и прошла мимо Гейба в каюту.
Остальную часть времени на корабле Либби либо оставалась в каюте, либо общалась с другими женщинами и пыталась не сталкиваться лицом к лицу с Фостером.
В Сент-Луисе Либби с детьми, сразу сойдя на берег, начала разузнавать о ближайшем пароходе в Индепенденс.
Она сделала запись в дневнике: «30 мая 1849 года. Я получила хороший урок. Теперь я понимаю, как обманчива бывает внешность. Если я встречу еще одного такого человека, я уже буду начеку».
