— Удивительно, как трудно привыкнуть к морской качке, — заметил он.
Кент не убрал руку, и Карин стояла рядом под прикрытием бархатисто-черного покрова ночи, и ее волосы мягко касались его лица, и он улавливал тонкий запах ее духов. Через минуту она ощутила, как он напрягся, но не отодвигалась.
Решив посмотреть ему в лицо, Карин вдруг обнаружила, что оно мрачно. Луна уже поднималась, рассеивая непроницаемый мрак, и девушка не могла ошибиться.
— Вы не любите женщин, да? — тихо спросила она.
Он опустил на нее взгляд, крепко сжимая ее обнаженную руку, а его глаза были отчужденными, как далекие звезды.
— Что вы имеете в виду?
— Вы действительно не любите женщин! Или, вероятно, одна из них так разочаровала вас, что вы не можете через это переступить, верно?
— Даже если это было так, это не имеет к вам отношения, — резко сказал он.
— Но то, что я ношу кольцо, подаренное мне другом, тоже вас не касается! Однако вы задали мне тысячу вопросов о нем!
— Справедливое замечание! — нехотя воскликнул Кент и, отделившись от девушки, подошел к поручню.
Он стоял, глядя в темноту, которая быстро сдавалась под волшебным светом луны, льющимся в море, и говорил с какой-то сердитой пылкостью:
— Да, вы справедливо упрекнули меня. Однако я не собираюсь посвящать вас в тайны своего мрачного прошлого, поэтому вынужден просить вас умерить свое любопытство. Вы прелестная и трогательная девушка, и мне хочется верить, что вы такая, какой кажетесь. Но если мне понадобится выплакаться кому-нибудь, вряд ли это будете вы, дитя мое!
Рассердившись, что по своей вине попала в ловушку, Карин резко выпрямилась.
— Не беспокойтесь, — возразила она с чисто женской язвительностью, которой до сих пор и не подозревала в себе. — Вряд ли я окажусь рядом в тот момент, когда вам захочется облегчить признаниями свою душу весьма взрослого человека! И когда я сказала, что вы не любите женщин, я не просила вас обнажать всю глубину этой вашей нелюбви! Я просто дала вам понять, что знаю об этом!
Его злость словно испарилась, он обернулся и ласково засмеялся.
— Какой же вы, в сущности, еще ребенок! — сказал он.
— В таком случае вам ничего не угрожает, не правда ли? — тут же ответила она, что еще больше развеселило его и заставило задуматься.
— Нет! — наконец сказал он. — Ни в малейшей степени!
На нижней палубе начались танцы, и звуки музыки долетали сюда, приглушенные и мелодичные. Карин любила танцевать, ей нравилась восхитительная музыка, которая удивительно соответствовала красоте этой мерцающей призрачным светом ночи. Но ее только что назвал ребенком единственный мужчина на судне, которому удалось привлечь ее к себе на несколько мгновений, единственный мужчина, потанцевать с которым мечтала каждая женщина на борту, о чем Карин была уже информирована. Единственный тут мужчина, который тут же объявил ей, что считает ее совершенно безопасной — привлекательной и трогательной, но совершенно безобидной с точки зрения богатого человека! И Карин испытала внезапное и невероятное по силе негодование. Танцевальная музыка, приглушенное шарканье ног в такт ей на нижней палубе, ритмический перестук барабанов вдруг показались девушке оскорблением. Роскошная прелесть южной ночи тоже, казалось, таила в себе скрытую насмешку, и всего оскорбительнее было думать, что она сама подставила себя унизительному отказу.
