Выше мы уже писали о том, как поэтически вдохновенно древние прославляли плодородие этрусских земель. По их словам, все дары природы были собраны в этой стране, все земные плоды обильно вознаграждали труды земледельца, и само изобилие жатвы и винограда, в конце концов, разнежило этот народ предопределив его упадок. Но если буквально воспринимать описания Etruria Felix — «плодородной Этрурии», в том смысле, в каком говорили о Campania Felix (благодатной Кампании) или о «счастливой Аравии», можно представить себе идиллический пейзаж, где журчат ручьи, пробегая мимо виноградных лоз и молодых вязов, и как тут не подумать, что за два с половиной тысячелетия всё сильно изменилось.
Туристы, путешествующие из Пизы в Рим по виа Аурелиа, что-то не замечают «равнин, разделенных холмами с возделываемыми склонами»>{186}, за болотистыми и каменистыми низменностями Мареммы, веками находившимися в запустении и лишь в последние годы частично поддавшимися окультуриванию. Ветераны Итальянской кампании, шедшие в июне 1944 года вдоль виа Клодиа, запомнили Южную Этрурию как череду жарких степей и зарослей колючего кустарника, искромсанную лабиринтами обрывистых каньонов, посреди которых возникали остатки земляных рвов, или изрезанную запесоченными руслами Фиоры, Орчии и Омброне. В наши дни это описание верно (и можно лишь удивляться его точности) лишь для Центральной Этрурии: от озера Больсены и склонов Амиаты погружаешься в сень каштановых деревьев, в мир, в котором более четкая линия горизонта, череда холмов, глубокие ручьи возвещают настоящую Тоскану. Углубляясь в долины Пальи и Кьяны, выходя к верховьям Тибра, к Кьюзи, Кортоне и Перудже, испытываешь то же ощущение, что, должно быть, чувствовали римляне конца IV века до н. э., когда, выйдя из Циминийского леса, видели расстилавшиеся перед ними «плодородные нивы Этрурии» —
