Мы приблизились настолько, что я без труда мог видеть бегущего человека и его искаженное ужасом лицо. Миновав подъем, мы остановились во впадине, ожидая стук копыт лошади Могана.
— Он нас увидит, — сказал я.
— Возможно, — ответила Мэри. — Мне все равно.
Такой я ее еще не видел. Я подогнал своего пони поближе к ней.
— Ты все еще веришь в проклятие?
— Не знаю. Я вообще не знаю, что теперь думать.
Она посмотрела на небо, потом вниз, в землю. Я сжал ее ладонь.
— Мэри, что случилось с твоим отцом?
— Он погиб на Надгробных Камнях. Он, моя мать, тетя и Питер. Все четверо вместе.
— В одну и ту же ночь?
— Все четверо вместе. — Ее губы едва шевелились.
— Как?
Она не успела ничего сказать. Небо к западу, над фермой, взорвалось тучей грачей. До нас донесся жуткий крик, затем шум птиц.
— Что случилось? — крикнула Мэри.
Птицы кружили над нами, когда мы спешили через кустарники изгороди, подъезжая к ферме. Громадной массой они бурлили над нами, парами и поодиночке оседая на крыши дома, конюшни и хижины Эли. Они не издавали ни звука, только следили за нами.
— Эли! — звала Мэри. — Эли!
Дверь конюшни была распахнута. Куча сена лежала глубоко внутри, из нее торчали вилы. Мы расседлали пони, и они потрусили прямо к сену. Мы остановились между постройками, вслушиваясь в жуткую тишину, чувствуя, что кто-то чужой пришел и ушел совсем недавно.
Мы заглянули в хижину. Печальное это было место. Только одна комната, пустая, как судовая кладовая. Грубый стол, шаткий стул, скамья вместо кровати. Брат владел состоянием, у Эли не было ничего. Мэри закрыла дверь.
— Не похоже на него, — сказала она. — Он теперь редко выходит за ограду.
— Может быть, он в доме, — предположил я.
Мэри покачала головой:
— Он ни за что не войдет туда. — Мы подошли к фасаду дома. — Ондаже не войдет в дверь, он даже не взойдет на крыльцо.
— Твой дядя не разрешает ему?
— Шшш! — Мэри поднесла палец ко рту. — Внутри кто-то есть.
Дверь зияла щелью, сквозь которую внутрь проникал дневной свет. Мы взобрались на крыльцо, доски заскрипели под ногами.
— Эли? — почти шепотом позвала Мэри.
Я взялся за ручку. Дверь заскрипела и полностью открылась. Пальцы стали липкими, я посмотрел на них и увидел красные свежие капли.
— Кровь, — сказал я.
Мэри ужаснулась. Вслед за мной она проникла в дом.
У нас было неприятное ощущение, что кто-то чужой только что побывал в доме. В воздухе слабо пахло табаком и жженым трутом.
Мы прошлись по дому, заглянули в кухню, кладовую и столовую. Мы заглядывали в буфеты и под столы. Мы поднялись на второй этаж, а наши руки, потные от возбуждения, со скрипом скользили по перилам.
