На утесах были люди, человек не менее сорока, рослые и приземистые, тощие и пухлые, дети, мужчины, старухи... Они нависали над краем, как вороны на крыше, и внимательно следили за морем и его игрушкой.
Ветер и волны на ярд отшвыривали судно к берегу за каждые десять, оставленные за кормой. Его главный парус внезапно исчез, казалось, вжался в рею. Паруса затрепетали при развороте судна, хлопнули, и вот уже парусник, замедлив движение, развернулся к Нордграунду, к другой стене своей темницы.
С утесов раздался стон, вопль отчаяния. Высокий мужчина поднял над головой кулак, грозя судну. Толпа взвалила на плечи свое орудие — кирки, багры и топоры и потянулась длинной неровной линией в направлении Нордграунда.
Я пытался разглядеть Саймона Могана, но не видел ни его, ни черной лошади. И ни один человек в этой группе не нес фонарь.
Когда они проходили мимо нас, одинокий голос запел. К нему почти сразу же присоединились другие, и вот уже все они — мужчины, женщины, дети — пели, выводя медленный и скорбный гимн:
Снизойди, о Господь,
К молитве рабов,
Вопиющих к тебе
С крутых берегов.
Если там моряки
И крушенье грядет,
Пусть добыча моя
От меня не уйдет.
Молю Тебя,
Пошли их сюда!
Молю Тебя,
Пошли их сюда!
Мэри цокнула языком, и ее пони отошел назад, за бугор холма. Мой последовал за ним сам, как будто они были связаны. Мы убрались подальше и поползли в укрытие садика Мэри.
Мы ничего не могли сделать, чтобы изменить ход событий: судно или обогнет мыс, или не справится со стихией. Ветер для него был все равно что неустойчивый песчаный склон с осыпающимся песком. На каждый ярд подъема на таком склоне соскальзываешь на какое-то расстояние обратно. Около часа или немного больше оно рвалось к мысу, пока не превратилось в какую-то неясную тень в отдалении. Тут оно снова развернулось под ликующие вопли толпы.
Судно все еще оставалось в бухте.
— Иногда это продолжается целыми днями, — сказала Мэри. — Люди бродят вдоль побережья туда и обратно, туда и обратно. Здесь же они спят, оставаясь вместе до тех пор, пока судно не освободится или не погибнет на скалах. Они боятся упустить свою добычу.
То, что происходило здесь, перед нашими глазами, казалось настолько же ужасным и жестоким, как и разряженные толпы в Лондоне, собиравшиеся смотреть на казни.
— Ты видишь, что происходит,— сказала Мэри. — Они просто ждут. Они не зажигают фальшивых маяков.
— Где человек из кромлеха? — спросил я в ответ. — Где твой дядя?
