Да, он знает. И именно потому, что Жан подумал об этом в тот самый момент, когда Рейнольд начал четвертую игру, он растерялся, почувствовал себя потерянным. То, что вся его жизнь зависит от одного соревнования, кажется ему насмешкой судьбы.
Он думает.
Когда играют, не надо думать.
Вернее, надо думать, но только об игре. Не отвлекаться от нее посторонними мыслями. Не снижать ни на йоту того напряжения, без которого игра становится бездейственной, ни на что не похожей, бесцельной.
Играют не для забавы. Теннис — это нечто совсем иное, так отличающееся от игры!
После того как нарочно забыл уже об этом, сознание всей значительности того, что он делает, вносит путаницу в игру Жана, внезапно ослабляет его и дает преимущество Рейнольду. Жан играет не хуже, чем раньше. Он не менее проворен, не менее точен. Но что-то изменилось, и в то же время изменился процент удачи. Почему? По какой причине?
Потому, что Женевьева теперь здесь.
Он не видит ее, но ощущает ее присутствие. Ему подают мячи для пятой игры (он выиграл первую, проиграл три последующих), в тот самый момент, когда Жан принимает их от мальчика, он подымает глаза на трибуны. Жан ищет ее, не находит, но знает, что она тут. Должно быть, в зияющем проходе, который ведет наружу, внизу ступеней. Она укрылась здесь или просто стоит в ожидании, что ее позовут на корт, где она с минуты на минуту должна начать играть и где, как он думал, она уже находится. Она тут. Пусть уйдет! Не надо, чтобы она смотрела, как он играет, оценивала его игру, а главное — не нужно, чтобы она была у него в мыслях. Присутствие Женевьевы сегодня ни к чему. Пусть ее образ остается в самой глубине его существа; но не надо, чтобы он представлял ее себе, не надо, чтобы ее имя было у него на устах. Забыть Женевьеву! Забыть Женевьеву!
Для этого он должен сделать над собой чудовищное усилие. Мгновение нерешительности. Затем наконец постепенно он погружается снова в тишину.
В тишину, в которой Рейнольд на момент оставался один. В ту тишину, которая посреди этой толпы "их" тишина.
Понемногу он снова возвращается в эту зону, досягаемую сегодня только для него и для Рейнольда. И толпа, потерявшая свою связь с Жаном, мало-помалу восстанавливает ее. Когда на момент он снова стал одним из ей подобных, человеком, который мог бы исчезнуть, раствориться в ней,— она перестала верить в него.
Жан все же теряет эту пятую партию, а между тем он уже снова покорил толпу.
Все это так неуловимо и тем не менее так ощутительно! Теперь, как во время первой (а также и второй) партии, противники идут вровень; толпа и Жан снова понимают друг друга.
