— Тоже едешь, Аркадий Викторович? — крикнул он.
— Не помню, чтобы мы пили на брудершафт,— холодно и чуть насмешливо ответил Валединский.
— Чего?
— Не помню, чтобы мы были на «ты»!
Прохоров даже не обиделся, даже, кажется, не расслышал.
Валединский позвонил в партком дежурному:
— Степан Степанович на пожаре? На чем лучше проехать туда?
— На машине очень трудно и долго объезжать. Верхами лучше бы всего, но и на бричке доберетесь.
Он позвонил, чтобы подали, к проходной бричку. Было похоже, что он едет, как в выходной, в город, только теперь он был не один, и парень, сидящий бочком впереди, с вожжами в руках, все повторял, когда углубились в тайгу:
— В огонь бы не попасть, однако. Не заблудиться бы!
— Перестаньте! — приказал Валединский.
Между высокими соснами слабо угадывались колеи, была примята трава, было видно, что здесь проходили. Потом они сбились с дороги. Парень слез, пошел искать дорогу («Как ямщик в метель в старинных рассказах»,— подумал Валединский). Парень вернулся, сел, они поехали в сторону, бричка порой едва проходила между стволами, стали съезжать по косогору, сильно накренившись, так что Валединский вцепился в бортик.
— Нужно бы сойти, в поводу вести лошадь,— сказал он неуверенно.
— Нет, так-то лучше.
Все сильнее пахло дымом, першило в горле, Валедин-ский долго сдерживался, но потом закашлялся. Вдруг послышались голоса, и тут же они выехали на длинную просеку, как будто из запутанных темных переулков и тупиков выбрались на проспект.
Здесь было много народу с лопатами, топорами, граблями или просто с кольями, они отгребали мох, сучья, весь слежавшийся хлам леса и прокапывали длинную узкую полосу. И еще Валединский увидел трех лошадей с плугами, тянувших борозды вдоль просеки. Он спрыгнул с брички. Кругом были все знакомые лица, он знал почти каждого, хотя бы в лицо, и некоторые оглядывались на него и встречались с ним глазами, но не здоровались, не замечали его, подчеркнуто не обращали на него внимания, чувствуя всю важность своего дела. Только один Перминов пожал ему руку. В синей мокрой под мышками косоворотке, перехваченной ремнем, в сапогах, приземистый, он шел вдоль полосы, не суетясь, торопил и был, как все, занят делом. Подбежал, запыхавшись, Гущин, тоже словно не видя инженера, крикнул:
— Не пора, Степан Степаныч?
— Погоди, Андрюша.
Дым несся по просеке то прозрачной тонкой пеленой, то темными отдельными клубами. Стало очень жарко, Валединский оттянул книзу узел галстука, расстегнул воротник.
