Совершенно не поняв, что происходит, Лесовский поспешил за ней. Султанов настиг его уже в приемной.
- Послушайте, господин инженер, вы почему преследуете секретаршу? Вы не даете ей покоя! Она не знает, куда от вас спрятаться. Пришлось сегодня увезти ее в лес и там подождать, пока вы исчезнете. Мы думали, вы уехали, а вы, оказывается, все еще караулите!
- Господин Султанов, но Лариса... Мы с ней условились. Как вы смеете вмешиваться в наши отношения?!
- Госпожа Архангельская, что же вы молчите?! - строго выговорил пристав и посмотрел на нее с усмешкой. - Может быть, мне вы говорите одно, а, ему - другое?
- Николай Иваныч, возьмите, пожалуйста, свои документы, я не смогу их отпечатать.
- Как-с? - не понял Лесовский. - Но объясните хотя бы, что происходит?
- Не приезжайте ко мне больше, - попросила Лариса. - Ни сюда, ни домой. На это есть весьма основательные причины, и я прошу вас не ухаживать за мной.
Лесовский вертел в руках папку с документами, смотрел умоляющим, по-детски растерянным взглядом на Ларису Евгеньевну, и не знал, что делать дальше. Видя его таким несчастным, она зашла в кабинет пристава. Султанов закрыл за ней дверь и оттеснил инженера к выходу.
- Молодой человек, надеюсь, вам все понятно? По-моему, никаких неясностей больше нет. Вас проводить или сами найдете дорогу к вашей лошади?
- Ну, сволочь! - взбешенно вскрикнул Лесовский. - Погоди, придет время... Будет и на моей улице праздник! - Он развернулся и побежал по коридору к выходу.
Вскочив в седло, с силой ударил каблуками в бока скакуна и понесся, не разбирая дороги, в степь, подальше от этого подлого поселка, от этих жалких существ. «Существа! Именно существа без чести и совести... Да как она могла предать меня?! А он - крокодил в образе человечьем, как он мог уговорить ее?! Купил ее вместе с папашей. И фельдшер - негодяй старый, прикинулся, объявил свою дочку больной!..» - Мысли Лесовского роились разъяренными пчелами, жалили изнутри мозг и сердце. На полном скаку он зацепился фуражкой за ветку, ее сорвало и отбросило куда-то в сторону. «А, черт с ней!» - подумал он, но тотчас остановил коня и вернулся. Ему стало не по себе от мысли, что фуражку найдут и передадут приставу. Вот уж насмеется эта крокодилья морда. Лесовский слез с лошади, поднял белевший во тьме головной убор, отряхнул о колено, но, садясь в седло, оперся рукой обо что-то хрупкое и намочил ладонь. «Ах, это же виноград для «больной»! С остервенением он скомкал сумку с виноградом и забросил в темень. Затем, не выпуская поводья, сел и тихо, по-мужски, заплакал, давя слезы горлом. Уже не горечь растоптанной любви, не отчаянье от потери любимой, а мерзкая пустота полного одиночества сковала его дух. Он, переносясь мысленно в Асхабад, в Москву, в Бахар, вновь в Москву, искал хоть кого-то, кто как-то мог занять эту вдруг образовавшуюся в душе пустоту, и не находил. Один на один с самим собой, между дикими горами и песчаной пустыней, он показался самому себе ничтожной песчинкой. Он не ведал, сколько просидел в полной прострации, но вдруг почувствовал, что все его существо сопротивляется возникшему безволию. Сердце какими-то властными толчками выбрасывало в вены кровь, заставляло дышать глубже и ровнее, поднимало на ноги. И мозг командовал: «Вставай, это всего лишь первая пощечина... Пощечина чувствительная, но не смертельная...»
