Он увидел, как Флори открыла было рот, но не решилась заговорить.
— Флори, может, ты знаешь что-нибудь о леди Данвити?
— Наша леди Мейри теперь Данвити из Данвити, — ответила Флори. — Баронесса в своем праве, вот кто она. Так что, видите ли, если говорить о леди Данвити…
— Я имел в виду матушку леди Фионы, — перебил он. Флори взглянула на Фиону, затем на Керкхилла.
— Люди в округе называют ее «леди Фелина», милорд. И я слышала, как двое мужчин говорили, что она в Данвити-Холле. Но она сюда не приезжает. Старый хозяин никому из них не позволит тут появляться.
— Спасибо, Флори, — сказал Керкхилл. — Полагаю, когда мы допьем вино, мы сможем продолжить разговор в другом помещении.
— Милорд, — сказала Фиона, — если вы хотите продолжить беседу, умоляю, сделайте это здесь. Единственное место, где мы могли бы поговорить без свидетелей, — это терраса для дам. Но у нее общая стена с внутренними покоями, так что камердинер Джардина Ход нас непременно услышит. Старый Джардин не одобрит нашей беседы наедине, а ведь вы-то скоро уедете.
Керкхилл взвесил только что услышанное. Разумеется, Фиона не боялась старика в его нынешнем болезненном состоянии. Но он не мог подвергнуть ее допросу. Он и так уже нарушил обещание воздержаться от дальнейших расспросов — причем не один раз.
— Мы останемся здесь до тех пор, пока вы не сочтете возможным уйти, — сказал он. — Хотите, расскажу о своих сестрах? Меня угораздило заполучить сразу трех.
— Угораздило?
Как он и надеялся, ему удалось обратить ее мысли в другую сторону. Он принялся рассказывать о том, какое тяжкое бремя для единственного сына две старших сестры и одна младшая, и увидел, как мало-помалу Фиона успокаивается, с удовольствием потягивая вино.
— Если вы лорд Керкхилл, значит, ваш отец умер, как и мой, — сказала она, когда он замолчал. — А ваша мать все еще жива?
— Да.
— И ее тоже вы считаете тяжким бременем? — спросила она с улыбкой.
— Вы полагаете, я считаю всех женщин обременительными?
— Помилуй Боже, откуда мне знать? Вы наверняка сочтете меня досадной обузой, да и управление Эпплгартом и Спедлинс-Тауэром тоже. Но вы не ответили на мой вопрос, — добавила она, взглянув ему в глаза.
— Было бы в высшей степени грубо и непочтительно, если бы я считал обузой свою матушку, — сказал он, сделав строгое лицо. — Потом, слегка улыбнувшись, добавил: — Помилуйте, она скромнейшее и смиреннейшее существо. Нужно иметь жестокое сердце, чтобы думать, что она кого-то обременяет!
