Часто я встаю и отправляюсь делать что-нибудь по дому — сменить батарейки в радиоприемнике, что-то починить. Меня еще в детстве завораживали механизмы — игрушки, машинки, самолетики — все то, что я мог исследовать собственными руками. В Лхасе у нас был старый кинопроектор, принадлежавший Далай Ламе Тринадцатому. За ним присматривал китайский монах — глубокий старик. Когда тот умер, никто не знал, как заставить проектор работать. Методом проб и ошибок, поскольку я говорил только по-тибетски и не мог прочитать инструкцию, мне удалось его запустить. А теперь я иногда работаю в своей мастерской — чиню наручные и настольные часы. Или сажаю цветы в парнике. Я люблю растения, особенно живокость и тюльпаны. Мне нравится наблюдать, как они растут.
В двенадцать тридцать я обедаю. Обычно мой обед не вегетарианский, хотя я предпочитаю вегетарианскую кухню. Я ем то, что мне дают. Иногда это тукпа — суп с вермишелью, иногда — момо (пельмени с мясом) или шапаклеб (хлеб с мясной начинкой, поджаренный в масле).
День проходит в официальных встречах с Бка’джагом (тибетским правительством в изгнании) или депутатами Ассамблеи народных депутатов Тибета. Но, кроме них, я всегда встречаюсь с людьми, по разрешению китайцев или без него покинувшими Тибет. Обычно без. Эти мужественные люди пересекают гималайские хребты 17 тысяч футов высотой по горным перевалам.
Мне это очень больно. У них у всех есть в запасе печальные истории. Они плачут. Практически каждый из них перечисляет мне имена родственников, погибших от рук китайцев или заключенных в китайские тюрьмы и лагеря. Я стараюсь ободрить их и смотрю, какую помощь можно оказать практически, поскольку они добираются сюда, не имея никаких средств к существованию и в очень плохой физической форме.
Очень часто они приводят сюда своих детей. Они говорят мне, что это единственная возможность для малышей выучить родной язык, узнать свою веру, познакомиться с родной культурой. Мы помещаем малышей в Тибетское детское поселение здесь или в Массури. Более старших детей, желающих стать монахами, мы отправляем учиться в наши монастыри в Южной Индии.
Несмотря на то что тибетцы хотят моего возвращения, внутренний голос говорит мне, что не нужно возвращаться при существующих обстоятельствах. Я не нужен моему народу в роли китайской марионетки — вроде Панчен-ламы. Здесь, в свободном мире, я приношу больше пользы моему народу, говоря от его имени. Я могу служить ему лучше, находясь за пределами своей страны.
