Всего этого Дробышев, впрочем, не знал. Его познания в истории, как и большинства его сверстников, были крайне скудны. И, тем не менее, до призыва он наивно думал, что вот он, Сергей Дробышев, когда попадёт в Армию, непременно сумеет сплотить вокруг себя сильных и гордых ребят, не желающих терпеть ярмо «дедовщины», и они все вместе поднимут против «дедов» революцию.
Но в учебке «дедовщины» не было.
Точнее, она была везде, крепкой паутиной опутав все войсковые части, всех военных округов бывшего Советского Союза. В каждой части, в каждом коллективе она проявлялась по-своему. И целый ряд причин влиял на неё. Из каких солдат состояло то или иное подразделение, с каким мировоззрением и воспитанием эти солдаты попали в Армию. Также во многом зависело от того, в каком именно месте дислоцировалась войсковая часть, какой был у неё командир и офицеры, каково было их личное отношение к «дедовщине».
И ещё Сергей с каждым днём службы всё больше убеждался, что большинство офицеров и прапорщиков сами были заинтересованы в «дедовщине». Это же убеждение передавалось солдатам младшего призыва. Они быстро смирялись с существовавшим порядком сложившихся взаимоотношений и вскоре сами выступали их ярыми стронниками.
В Нижнеподольске Дробышев на своей личной шкуре проявления «дедовщины» ощущал несильно. В учебке был Устав, сухой, неумолимый, безжалостный Армейский Устав. Устав с первых же дней зажал всю роту в тиски, и Дробышев, как и тысячи других, стал мелким винтиком в громадной бездушной армейской махине. Впрочем, сам он «винтиком» себя не считал; ему, как и многим другим, казалось, что он Личность.
Но Государство и Армия не хотели видеть в своём подданном и подчинённом Личности; для них он, как и миллионы других, был мелкий винтик, бездушная букашка, «планетарная бактерия», выражаясь словами Гитлера. Государство и Армия были равнодушны к его проблемам…
Современное государство и Армия как одно из главных его проявлений воспитывало в нём раба. Послушного, не умеющего самостоятельно мыслить, жалкого раба. Раба, умеющего подчиняться и слепо и точно выполнять приказы.
Перед отбоем на вечерней поверке Дробышев стоял в строю, вытянувшись в струнку. Это не осталось незамеченным.
Старшина роты прапорщик Коломиец, держа в руках книгу вечерней поверки, кинув мимолетный взгляд на Дробышева, тонко улыбнулся. Он знал, что будет дальше. Все, кто приходили с учебки, первое время ходили необычайно подтянутые, были послушны и исполнительны, но за несколько проведенных в части недель быстро изменялись.
