— Не я? Ты о чем? — Джек Арбетнот озадаченно посмотрел на друга. — В чем дело, Кевин?
— Дело в Джессике Фоллетт. Зачем ты позвонил мне ночью?
— Подумал, что будет неплохо, если ты окажешься на месте, вот и все. Да что с тобой?
Кевин покачал головой. Вздохнул. Отпил пива.
— Знаешь, Джек, я не могу продолжать. Не обижайся, но то, что мы затеяли… Так нельзя.
Арбетнот с мрачным видом кивнул.
— Ты прав. Мы вели себя, как мальчишки. Затеяли игру и даже не подумали, что играем с человеком. Мне и самому не по себе. Особенно после вчерашнего. Бедняжка, должно быть, ужасно перепугалась. Ты ее видел?
— Да, — коротко ответил Кевин, не вдаваясь в детали своего пребывания в доме Джессики Фоллетт. — Скажи, ты знаешь ее мужа?
— Майкла Монро? Они же развелись.
— Оказывается, нет, хотя живут раздельно. Что он за фрукт?
— Ну как тебе сказать… Работает в рекламном агентстве, любит погулять, но ничего лишнего себе не позволяет. Слышал, что он приехал с ней из Чикаго. С полицией никаких проблем никогда не было.
— А Билл Стентон?
Джек едва не поперхнулся.
— Ну ты замахнулся! Стентон — фигура крупная. В нашем городе он наверняка один из самых влиятельных людей. Ярый противник мэра. Политические игры это его хобби. Но с журналисткой, пусть даже редактором газеты, связываться не станет. Она для него мелочь. Тем более что и газета почти его собственность.
— Тогда как ты объяснишь то, что произошло? Кому понадобилось вторгаться ночью в дом Джессики?
Арбетнот развел руками.
— Скажу одно: никаких следов он не оставил.
— То-то и странно. Ладно. — Кевин допил пиво и поднялся. — Мне пора, Джек. Намечается одно дельце.
— Но за Джессикой ты присмотришь?
— Не беспокойся. У меня к тебе просьба. Можешь навести справки о Майкле Монро? Меня интересует его финансовое положение.
— Сделаю.
Прыгнув в омут с головой, Джессика уже не хотела возвращаться на берег. Да и не могла. Водоворот страсти захватил ее, закружил, завертел, увлекая все глубже и глубже. Когда-то нечто подобное она испытала с Майклом. Но тогда, может быть, в силу молодости и неопытности, любовь воспринималась как данность, как нечто естественное, как праздник, отличающийся, разумеется, от будней, но следующий в одной с ними череде.
Тот огонь давно погас, умер, поглотив весь горючий материал, и в последние месяцы Джессика все чаще склонялась к мысли, что душа ее превратилась в пепелище, занесенное серым безжизненным пеплом и холодными, остывшими угольями.
Одной ночи оказалось достаточно, чтобы зола и шлак были бесследно сметены могучим потоком, а пустырь вдруг ожил, зазеленел ростками свежих, крепнущих с каждым днем чувств.
