Сегодня Аня пришла, прибежала под дождем. Дождь льет, будто небо порвалось. Волосы у нее мокрые, и от этого лицо, недолго, становится некрасивым. Я это заметил. В первый раз вижу, что она не всегда красивая. Я больше не влюбленный.
– Аня, – говорю я немного погодя, когда мы отдыхаем, голые, с закрытыми глазами. Ее голова – вот здесь, у меня на груди. – Я тебя люблю.
– Да, я знаю.
– Но ты осторожная, да?
– Осторожная? Хочешь сказать, насчет этого? Чтобы никто не прознал?
– Пожалуйста, ты должна быть очень осторожная.
– Почему? Ты не хочешь, чтобы меня вывели на чистую воду? – Она садится, у нее на шее янтарное ожерелье из Суконных рядов.
– Нет. Не хочу, чтобы тебя вывели на чистую воду.
– А жениться на мне не хочешь? Ты не настолько любишь меня?
– Перестань! Я люблю тебя, я настолько люблю тебя. Kocham cie![28]Но ты сама не хочешь за меня замуж, так? Смотри, как я живу. А твой муж, он ведь очень… очень важный, да? Учитель. Отец твоего ребенка. И зарабатывает хорошо.
– Ты тоже учитель. Ты преподаешь философию!
– Только в Кракове. И та работа не очень хорошие деньги. И вообще она кончилась. В колледже, больше нет философии там.
– Значит, ты ревнуешь? Ревнуешь к нему!
– Нет. Не ревнивый я.
– Неправда! Ревнивый! И хочешь на мне жениться! Ну, признайся!
– Нет, не хочу! – И это действительно так.
– Нет, хочешь! – заливается смехом Аня.
Она совсем другая в эти дни. Что случилось с моей серьезной, осмотрительной девочкой? Она никогда раньше так не смеялась. Хохочет, словно пьяная. Я прижимаю ее к дивану и поцелуями заставляю замолчать.
Но я больше не влюбленный. Со мной что-то другое. Не знаю что.
Аня ушла – она никогда не остается долго. Иногда за целую неделю я вижу ее всего два часа. Снег идет. Мне в фургоне слышно, как он падает – тихо шлепает по окнам, по крыше. Зефиринки. Шлеп, шлеп, шлеп. А больше ничего не слышно, тихо в Эвантоне. Снег приглушает все звуки.
У меня кончилось молоко, но я никуда не пойду. Да. Есть хлеб, есть масло, сделаю себе тост. Когда приходит Сэм, этим я и занимаюсь – делаю тост, и мы пьем чай без молока. Я кладу в чай малину. Сэм уже привык.
– Ну, как жизнь, как дела на любовном фронте? – спрашивает Сэм.
– Пожалуйста, жизнь есть, немножко любви есть, а фронта нет. В действительности и любви никакой нет.
– И у меня тоже. Пока, во всяком случае. Соус какой-нибудь имеется? – Он открывает дверцы буфета и принимается греметь банками.
Как будто все-таки переехал ко мне.
