Я насчитал двадцать три цветочных лотка и сдался. Покупаю несколько роз и на трамвае отправляюсь домой, к тетке Агате.
Поначалу всем хочется поговорить со мной, обнять, расцеловать.
– Мацек! Мацек, старина!
– Когда вернешься?
– Что в этой гребаной Шотландии такого, чего нет у нас в Польше?
– Нам тебя, сукина сына, не хватало!
– Завел там себе бабу, а? Как вообще живешь? Регулярно?
– Давай сюда чемодан, – сердито, будто она не в настроении, командует тетка Агата. И верно – у нее на глазах слезы.
Чемодан неподъемный, в нем подарки из Шотландии. Глиняные кружки и тарелки в клетку, книжки с раскладывающимися замками, бутылочки «Гленморанджи».[23] Я раздаю бутылки, их тут же открывают, и все начинают говорить разом. Сейчас, глядя на меня, вы не подумали бы: бедный Мацек, ни братьев, ни сестер, ни родителей; живет один-одинешенек в сыром фургоне, где воняет газом, а по стене в ванной ползет плесень. Нет, у меня большая семья. Галдящая, обожающая обниматься и целоваться, вечно спорящая и рыдающая в голос семья. Я не забыл про смех? Смеющаяся, хохочущая до слез семья.
В этот дом я пришел, когда умерла мама. Здесь почти ничего не изменилось. Тетка Агата не любит перемен. Те же красные обои в гостиной, та же фотография Пилсудского в Закопане над тем же диваном.
Сегодня сочельник, и мы едим свежего карпа, короля всей рыбы во всех озерах. Тетка Агата до сегодняшнего дня держала этого карпа у себя в ванне. Лучший способ сохранять их. Я скучаю по ее стряпне. Она отличная повариха, моя тетка Агата. Ни у кого так не получается.
У нас в семье (если не считать меня) рано женятся. Среди гостей семеро ребятишек и три младенца. И несколько подростков. Никак не запомнить все имена, и я все повторяю в уме: Мацек, в следующий раз тебе следует привезти больше подарков. Все говорят, говорят; говорят и жуют, а младенцы хнычут. Их передают с рук на руки, даже я держу одного. Мальчика, девочку – не пойму. Младенец смотрит на меня и ударяется в слезы. Пытаюсь состроить смешную рожу, и младенец принимается визжать как резаный, тогда я передаю его другому кузену. На кухне, где мы сидим, очень тепло. Тепло и душно, пахнет людьми и съестным. Я фотографирую всех нас, но все сразу не влезают, только по частям. Чувствую, что объелся, не только теткиной стряпней – всем. Один кузен уже хорошо выпил и затягивает песню, но это песня-дразнилка. Нехорошая песня про какую-то ерунду, которая приключилась давным-давно. Кузина, та, которую он дразнит, она плещет в него вином, а тетка Агата вскакивает и делает вид, что ругается, но у самой в глазах смешинки. Все покатываются. Столько смеха и пунцовых лиц, и никто уже не обращает внимания на надрывающихся младенцев.
