— Я знаю, — сказал Тимур.
— Ты «знаешь», — мать усмехнулась. — Дурак.
Повернулась и вышла.
Некоторое время он сидел над остывшей тарелкой. За окном давно уже стояла темнота; маленькая лампа над раковиной была сейчас единственным источником света во всей их небольшой квартире.
Наконец Тимур встал. Включил свет в гостиной; постоял перед дверью маминой комнаты. Решился. Вошел.
Мать лежала в темноте — на диване, лицом вниз.
— Ма, — сказал Тимур, остановившись в двух шагах от дивана.
Ты же сама играла на Коне. Почему тебе кажется странным, что я тоже хочу попробовать?
Молчание.
— Ма… Я уверен в себе. Я знаю: то, что я сделал… то, что мы сделали — это по меньшей мере хорошо…
Мать пошевелилась. Села.
— Мой учитель, Григорий Петрович…
В темноте Тимур не видел ее глаз.
…Всю жизнь ставил великолепные спектакли, — негромко продолжала мать. — Получил все возможные звания, награды, призы… Воспитал два поколения учеников… И ни разу не обращался к Кону! А под старость не выдержал… видно, жил в нем этот червячок — и поставил премьеру на Коне! Я была в зале, все его ученики были в зале. Зал — битком: знаешь, Кон любит, когда в проходах стоят… И мы увидели, что наши старые артисты, наши золотые дедушки и бабушки, наши кумиры… что они бездарно врут. Что они патетичны. Что они некрасивы, пафосны, неискренни… Кон не принял этого спектакля, уж не знаю, почему. Те же старики в других спектаклях Кона блистали… А этого спектакля Кон не принял, и мы, сидящие в зале, увидели все, что нам полагалось увидеть. И увенчанные лаврами старики поняли все, что им надлежало понять… Сразу после премьеры было три инфаркта. А Григорий Петрович…
— Я прекрасно помню эту историю, — сказал Тимур.
— Что ты можешь помнить, ты тогда был ребенком…
— Я знаю, что Кон жестокий.
Мать усмехнулась в темноте:
— Ты не представляешь, до какой степени жестокий. Но узнаешь, если Кон не примет твоего спектакля. Тогда тебе придется менять профессию, Тимур, менять навсегда — ты это понимаешь?
— А если Кон примет?
Мать помолчала.
— А твои артисты, все эти странные ребята, которые не хотят идти в нормальный театр, не хотят бегать в массовках и выпрашивать эпизодика… Которые хотят сразу на Кон! Которым тоже придется идти в гардеробщики после премьеры, и дай-то Бог, чтобы все они остались живы и здоровы, если Кон не примет спектакля…
— А если примет?
Новая пауза.
— Ты помнишь тех провинциалов… как их… Три года назад? Их тоже предупреждали…
— Сравнить наш спектакль с этой провинциальной самодеятельностью?!
