— Ну, что ты видишь? — нетерпеливо спросил Младой.
Ястреб, однако, его не услышал: слух его тоже был, как и зрение, и все прочие чувства, отдан сейчас Смоляру. Он выждал, пока не рассеется неизбежный туман перед глазами; а когда аккомодация закончилась — увидел часть просторной комнаты, не той, в которой разговаривал со Смоляром, но смежной, в которую успел заглянуть тогда через полуоткрытую дверь. В отличие от первой, гостиной (как условно определил ее Ястреб), это был, скорее, кабинет, и в той его части, которую сейчас наблюдал Ястреб (и сам Смоляр тоже), располагался длинный стол, уставленный приборами и аппаратурой, относящейся к связи, ближней и дальней, акустической и графической. Стол начал приближаться — то есть это Смоляр, конечно, направился к нему; проходя мимо зеркала на стене (зеркала у Смоляра были, похоже, в каждом помещении), мельком повернулся к нему, чтобы оглядеть себя; так Ястреб смог убедиться в том, что действительно он видит сейчас глазами Смоляра и канал не переадресован кому-то другому. В следующее мгновение перед глазами оказалась клавиатура, но только на секунду; затем — экран. Смоляр работал профессионально, не глядя на клавиши, так что Ястребу не было видно, что именно набирает хозяин дома; можно было лишь определить, что текст шифруется сразу же: на экране, перед глазами, возникали одни лишь точки. Ястреб попытался услышать, как работает клавиатура — иногда это помогало определить хотя бы среднюю длину слова, из чего можно было уже сделать предположение о языке, на котором делалась запись. Но на сей раз не было слышно ничего. Потом глаза резко панорамировали па дверь; в ней стоял человек — один из тех двоих, что провожали Ястреба. Губы вошедшего шевелились; он что-то произносил, но Ястреб не услышал ни слова, как не донеслось до его ушей никакого другого тука. Смоляр, вероятно, ответил на реплику — вошедший кивнул, повернулся и вышел; но из сказанного Смоляром Ястреб не слышал ничего. Выходит, слух наблюдаемого оказался защищенным от подсадки лучше, чем зрение. Да и не только слух — пальцы Ястреба тоже ничего не ощущали, а ведь кончики их должны были чувствовать прикосновение к клавишам; это, кстати, порой тоже помогало расшифровать текст: у профессионала каждый палец ведает строго определенной группой знаков… И обоняние равнялось нулю: Ястреб понял это сразу же, как только Смоляр, прежде чем возобновить работу, вынул из ларчика на столе длинную, тонкую сигару, понюхал ее (она оказалась прямо перед глазами, как и державшие ее пальцы), обрезал кончик, раскурил.
