Похоже, что у папаши на душе неспокойно. Он пьет кофе. Курит и гасит окурок в пепельнице. Закуривает новую сигарету. Она ему тоже не по вкусу. Он гасит ее после трех затяжек. Пьет кофе и листает газету. Потом складывает газету и снова ее разворачивает. Так продолжается некоторое время. Только человек, у которого пошаливают нервы, ведет себя таким образом.
Наконец он смотрит на часы. Раз, другой. Подносит их к уху, разглядывает со всех сторон. Вертит газету, пьет кофе и собирается закурить еще одну сигарету. Очевидно, сигареты у него кончились, потому что он хлопает себя по карманам. Потом снова смотрит на часы и явно чертыхается про себя. После чего уходит.
Мой долг — проследить за ним. Я сметаю свое барахло в сумку и отправляюсь следом. Он спускается на эскалаторе, а я прячусь за двумя тетками с полными сумками. Папаша сворачивает на Стургата, я держусь поблизости. Он так напряжен, что не замечает ничего вокруг. Кажется, он собрался недалеко. Вот он переходит на другую сторону и сворачивает налево. Я присасываюсь к нему, как клещ. Настоящий Шерлок Холмс. Неожиданно папаша звонит в какую-то дверь. Домофон гудит, и папаша скрывается за дверью. Я пулей лечу к этому подъезду и вижу пятьдесят имен и звонков. Понять, куда он пошел, невозможно.
У меня возникает и расползается внутри противное чувство. Наверное, оно давно ждало своего часа. А теперь набросилось на меня с тыла и наполнило своей мерзостью мою башку. Он завел себе даму сердца, говорит голос.
— Нет! Пошел ты знаешь куда! — отмахиваюсь я. Но это звучит неубедительно.
— Он завел себе любовницу, — продолжает гнусный голос.
— Ври больше! — говорю я и все-таки верю ему.
— Разве он не должен быть сейчас на работе? — интересуется голос. — По-моему, его работа совсем в другом месте. Ты ничего не слышал об этом за завтраком? И, согласись, видок у него слишком нервный и виноватый.
— Катись к черту! — неуверенно говорю я. И во мне вспыхивает маленький опасный огонек. Неужели папаша завел себе дамочку? Нужно ли сказать об этом маме? То есть должен ли я это сделать? Должен ли кто-то — естественно, опять же бедный Адам — сказать маме, что ей надо начать войну против какой-то неизвестной телки?
— Разве это мое дело? — спрашиваю я себя.
— Неужели я должен в это соваться? — спрашиваю я себя и тащусь туда, где оставил велосипед.
И думаю, что, к сожалению, оба ответа будут положительными. Черт подери! Угораздило же меня так вляпаться!
