Первая решительная «битва за Ленинград» назначена на сегодня в Кремле. Если проиграть ее — можно и не вернуться в город.
Киров встрепенулся, тряхнул кудрями, грозно икнул, словно рыкнул, взял со стола собранный портфель, но не шагнул прямо в коридор, а направился зычными шагами вокруг, по анфиладе комнат, каждая из которых была украшена чучелами охотничьих трофеев хозяина — лис, волков, тетеревов и даже ничтожной сороки. Сталин, приехав однажды в гости, остроумно пошутил:
— А если бы ты, Маратик, покончил с собой, то в последней комнате могла быть твоя чучела. Самая большая!
Что операция возможна только на Большой земле, выяснилось тогда быстро, через пару дней после атаки красного квадратика.
Генриетта Давыдовна сложила в ладанку документы (паспорта, благодарности с работы, справку, заявление) и, глубоко вздохнув, отправилась в присутствие. Еще в начале прошлой недели эвакуация была открыта, народ поголовно отказывался, теперь сообразил да поздно. Сотни желающих заполонили узкий, как указка, коридор, увешанный десятками экземпляров одного плаката, призывавшего вовсе не в эвакуацию, а в ополчение. Плакат стыдил, просители косились на него неприязненно. Очередь соблюдали исключительно локтями и лужением глоток. Шквал запахов, где дорогие духи перемешались с гнилью и потом, сразил Генриетту Давыдовну. Она потеряла полсознания: лишь этим можно объяснить, как продержалась она в слабоосвещенном коридоре с горчичными стенами два битых часа.
Особо вонючий инвалид решил сыграть на человечьей брезгливости: ловко размотал бинт на культе, обнажил гноящиеся раны, чтобы пропустили вне очереди. Но толпа на миг дружно организовалась и вышвырнула инвалида считать ступеньки на лестнице присутствия. Под шумок кто-то полез в ладанку Генриетте Давыдовне, та закричала, схватила вора за руку, и он шустро растворился в людском месиве, умыкнув один листок. Как оказалось, именно заявление.
Тут распахнулась замкнутая прежде дверь, за которой еще один чиновник вдруг начал прием. Не то удивительно, что распахнулась она перед носом Генриетты Давыдовны — случайность, подфартило, со всяким бывает — а то удивительно, что Генриетта Давыдовна ушустрилась туда шмыгнуть. Она была хрестоматийной недотепой, всюду и всегда терявшей любую самую малую выгоду. А тут шасть — и уже сидит первой на приеме у свежего чиновника, и говорит с жаром. Большей частию, правда, об украденном заявлении. Чиновник отнесся сердечно, утешил — в том смысле, что заявление-то пустяк перемарать, дал бумагу. Но пока Генриетта Давыдовна писала, он как-то очень буднично, с зевком, отобразившим октаву вставных зубов — три серебряных и четыре золотых через один — дал понять, что шансов едва ли не меньше нуля. Намекнул на взятку, даже сумму назвал, Генриетта Давыдовна аж переспросила (не думала, что такие суммы бывают вообще).
