- Не пулемет он выпиливал, а детали автоматики. Да и учти, что у него и станков таких не было, как у нас, и о сварке он мог только мечтать, - сказал я. - К тому же нам пять лет никто не отпустит на создание пистолета-пулемета. Армии он нужен сейчас...
Такие разговоры об оружии у нас возникали не только с Кравченко. Каждый болел за то, чтобы наше советское оружие было самым надежным, самым мощным, самым удобным для бойцов.
Рабочие, отработав две смены, подходили ко мне и предлагали посильную помощь. Все жили одной думой: сделать все, чтобы быстрее разгромить врага.
Прошло три месяца упорной работы. Кажется, мы добились невозможного. Наш первый опытный образец пистолета-пулемета лежал на промасленном верстаке. Каждый, кто входил в опытную группу, по очереди и не один раз брал его в руки, с каким-то изумлением гладил металл, отполированный приклад, нажимал на спуск, слушал работу подвижных частей.
Накануне мне удалось получить в местном военкомате несколько сот патронов. Испытывали мы автомат тут же в комнате, где шла сборка. Поставили большой ящик с песком и проводили отладочные стрельбы. Ох и влетело нам от начальника депо. От выстрелов всполошились все рабочие в цехе, побросали работу, ринулись к нам. Мы вынуждены были установить специальную световую и звуковую сигнализацию и проводить отладочные стрельбы только по ночам. Оставшимися патронами проверили кучность одиночного и автоматического огня. Нам показалось, что полученный результат неплохой.
Итак, макет пистолета-пулемета готов. А дальше что? Куда его везти, кому показывать? Размышляли долго. Наконец приняли решение направить меня в Алма-Ату, в областной военкомат. Все-таки организация военная, подскажут, куда обратиться дальше, чтобы продолжить работу над образцом.
Провожали меня на поезд все, кто входил в нашу, как ее называли, спецгруппу, все, кто в совершенно необычных условиях создавал образец оружия. Чтобы меньше волновался, каждый старался сказать, что все, мол, сработано добротно и краснеть мне в Алма-Ате не придется. Совали мне на дорогу какие-то сверточки. До глубины души я был растроган этим сердечным отношением.
Несколько перегонов простоял у окна, никак не мог отойти от расставания с людьми, ставшими мне близкими за время совместной работы. Еще больше растрогался, когда, возвратившись на свое место в вагоне, увидел рядом с чемоданчиком большой сверток с вложенной в него запиской: "Это тебе, Михаил, от нашей бригады..." И стояли подписи членов всей нашей спецгруппы. Если смотреть по фамилиям, то настоящий интернационал - русские, казахские, украинские, татарские... Вот ведь как - сами недоедали, жили на скудном военном пайке, но считали, что мне продукты будут нужнее.
