Внезапно Анна-Мария отложила свое шитье. С дальнего конца улицы раздались рев и крики. Ее лицо побелело. Мать и бабушка вскочили на ноги и с испугом глядели друг на друга через стол, не в состоянии ни двинуться, ни произнести ни слова.
Первым заговорил Йоргенсен:
— Ну вот, наш поэт возвращается домой. — И он на всякий случай пригнулся, чтобы избежать неожиданного удара.
Удара не последовало. Анна-Мария не слышала его слов. Для нее и бабушки единственным звуком оставался грубый крик мальчишек, дерущихся на улице. Один раз раздался треск, который издает сломанная деревянная болванка.
Только когда Ханс появился в дверях, они осознали, что он вырвался из толпы детей, которые теперь мутузили друг друга почем зря. Покрытый кровью и грязью, в разорванной рубахе и без деревянных башмаков, он представлял собой печальное зрелище.
Для других мальчишек Ханс всегда оставался пугалом. Он был слишком высок для своих четырнадцати лет, а его большие плоские ступни и костлявые кисти казались еще более невероятными из-за чрезвычайной худобы его рук и ног. Огромный нос на худощавом лице, из которого сейчас сочилась кровь, смотрелся столь массивно, что в первую очередь привлекал внимание незнакомцев, отодвигая на задний план ясный свет в прекрасных умных глазах. Когда мальчик улыбался, лицо преображалось, и тогда все удивлялись тому, что когда-то могли его считать безобразным.
Но в данный момент ему было не до улыбок.
— Ханс Кристиан, сын мой! Ты ранен! Тебя убили! — воскликнула Анна-Мария. Эмоции захлестнули мать, она обрушилась на стул и, закрыв лицо фартуком, начала рыдать. Губы мальчика задрожали, рот искривился. При виде слез матери он заплакал сам. Их стоны слились в унисон. Красногрудые в вечернем свете аисты перестали клекотать и вспорхнули в небо, унося с собой мир и покой.
Йоргенсен отложил сапог и бросил на пол свой молоток.
— Вы двое, заткнитесь! — рявкнул он и, оттолкнув Ханса, захлопнул дверь.
Анна-Мария посмотрела на него и твердо произнесла:
— Оставь моего сына, мерзавец! Как ты можешь оскорблять его, когда он ранен, убит!
Йоргенсен нагнулся и подобрал молоток.
— Нам самим хватает шума. Незачем давать соседям повод для новых пересудов.
Вмешалась бабушка:
— Дочь, принеси холодной воды и тряпку. У него всего лишь разбит нос. Не плачь, мальчик. Тихо.
Анна-Мария подчинилась, подавив в себе последние стоны. Бабушка гладила соломенные волосы Ханса, словно он был младенцем. Ей не нужно было рассказывать, что произошло. Она уже один раз видела, как ее старика на улице закидывали камнями. Для многих селян его внук был таким же сумасшедшим. Если бы только Ханс мог понять, что ничего хорошего не выйдет из того, что он всем рассказывал сказки о том, что он сын китайского императора и индийской принцессы! Бабушка помогла ему раздеться и уложила в постель.
