НИКА
— Перечитываешь свой проект?
Я дергаюсь, оборачиваюсь. Эрвин улыбается пластмассовыми клыками. Он держит в руках поднос. Как давно он уже стоит у меня за спиной на балконе? В любом случае, он не мог не заметить, что в руках у меня — вовсе не описание проекта для университета в Берлине. Даже если он совсем не вглядывался в текст протокола, кириллицу от латиницы он отличит.
Я не отвечаю ему, чтобы не врать лишний раз.
Он понимает, что я понимаю, что он понимает.
Он прячет клыки и старательно смотрит в сторону, на глиняные кадки с цветами, помидорами, базиликом и анашой, пока я убираю бумаги с пластикового столика в свой рюкзак.
— Такие проекты лучше не перечитывать в людных местах. — Эрвин переставляет с подноса на столик граненый стакан, на две трети наполненный ядовито-зеленой жидкостью. — Ты ведь знаешь, как это бывает… Вонгемайншафт, здесь кто только не околачивается — могут запросто украсть идею.
Он аккуратно выкладывает на салфетку коктейльную трубочку, коробок спичек, столовый прибор неизвестного назначения — что-то вроде металлической лопаточки с дырками в форме крестов — и несколько кусков сахара.
Стакан ледяной, прокрытый мутной испариной.
— Это что? — Я осторожно нюхаю зеленую жидкость.
— «Зеленая фея», — говорит Эрвин. — Интересный напиток. На любителя — но тебе стоит попробовать.
Зеленая жидкость остро пахнет полынью, анисом и еще чем-то тошнотворно-микстурным, из детства.
— Не хочу.
— А ты считай, что это лекарство. Снотворное для твоего духа…
Эрвин чиркает над жидкостью спичкой — и «зеленая фея» вздымается из стакана синим клином огня.
Он кладет два куска сахара на металлическую лопатку и держит ее над пламенем. Жженый сахар капает через крестообразные дырки в стакан, оседает на дне коричневыми кособокими крестиками. Когда сахар стекает весь, Эрвин протягивает мне трубочку для коктейлей.
— Пить нужно залпом, — говорит он. — В три больших глотка.
Я смотрю на «зеленую фею». На коричневые крестики сахара и на синий огонь.
— Ты хочешь, чтобы я это пила?
— А ты хочешь, чтобы тебе не было больно? Хочешь освободиться хотя бы раз, ненадолго?
— …Шайсэ! — Кто-то грубо пинает стеклянную дверь. К нам на балкон вместе с музыкой, дымом и запахом марихуаны вваливается Мадина.
У нее злое лицо. Пудра осыпалась на черное с блестками платье. Два темно-красных пятнышка, следы «укуса», нарисованные на ее шее, размазались и стали похожи на раздавленного комара. Она облизывает перепачканные красной помадой клыки чуть белесым, проколотым в двух местах языком.
