— Je t’aime…
Она ответила ему поцелуем. Это было не «да», не «нет», а, наверное, что-то между…
— Представляешь, — вдруг пришло ей в голову, — меня раньше никогда не целовал мужчина с бородой.
И вдруг вспомнила: ее отец.
— А что, колется? — заинтересовался он (теперь его уже не смущало, что они перешли на русский).
— А ты как думал?
Она часто просила его потереться щетиной о самые нежные места: у основания шеи, вокруг сосков и совсем внизу, где небритая щека царапала плоть с неумолимостью наждачной бумаги. В этом был для нее смысл слова «отдаваться» — давать то, чего не просят.
Между свиданиями они успевали отвыкнуть друг от друга. Даже если проходил всего день или два, она замечала в нем перемену. Да и он, казалось, тщетно пытался угадать, что происходило с ней за время разлуки. Все нужно было начинать заново: взгляды, слова, прикосновения. Признания, сделанные накануне, устаревали, не успевая вступить в силу, а новые — противоречили предыдущим.
— Я все никак не могу поверить, что ты мне принадлежишь, — говорил он, сдергивая с нее одеяло и внимательно наблюдая за тем, как по коже бегут мурашки — от лопаток к ягодицам.
— А я тебе и не принадлежу!
— Ты меня боишься, что ли?
— Нет, это ты меня боишься!
— Все, я понял: в тебя вселился дух противоречия.
Они теперь так много времени проводили в сумерках, что 70 607 384 120 250 и вправду боялась, как бы в нее не вселился какой-нибудь дух. Пролившееся за ужином на ее блузку красное вино не оставило никаких следов.
— Кто-то из нас ненастоящий, — предположила она, — либо вино, либо я.
— Ну конечно же, ты! — шепнул он и тут же, будто желая убедить себя в обратном, набросился на нее, как изголодавшийся подросток.
70 607 384 120 250 рассказала ему, что с детства смертельно боится анализа крови и старается никогда не смотреть на пробирку со своим именем. Ей все кажется, что кровь там должна быть совсем не такого цвета, как у других, и если это заметят, то ее тут же положат в больницу, не дожидаясь лабораторных результатов. Но пока что никто не замечал. Обходилось.
Как-то вечером, возвращаясь из кинотеатра с фильма о вампирах, они попали в грозу. 66 870 753 361 920 сказал:
— Под таким дождем нельзя притворяться. Он смоет все, кроме самого главного. Прогулка в ливень — это как исповедь!
Дома они продолжили исповедь в душе. Густая мыльная пена стекала по ее груди, как молоко. А его ресницы стали длинными и острыми, как у заплаканного ребенка.
— Я читала в одном каббалистическом трактате, что тот, кто согрешил в воде, в ней же и понесет наказание.
